Небо над дорогой
Шрифт:
— Поршневая, — диагностировал я.
— Я без понятия, — пожала плечами тётка.
— Инструмент есть? А масло?
— Сзади посмотри. Масло тут должно быть, бочка у стены.
В ящике за задними сидениями нашёл довольно приличный набор инструмента. Для походного так даже отличный. Откинул крышку капота.
— Что там? — спросил Иван.
— V-образный карбовый воздушок, — ответил я, разглядывая грязный, в потёках масла агрегат, — не видал такого никогда. На «запорожский» похож, только побольше, литра на два с лишним.
— Два с половиной, папка говорил, — прокомментировал
— Разбираешься? — спросил я его.
— Ну… так.
— Будешь ключи подавать. Для начала, найди корыто какое-нибудь плоское, масло сольём…
Скинув левую головку, сразу понял, в чём дело.
— Поршень оборвало, — сказал я Ивану.
— Это плохо? — спросил он. — Я по таким моторам не очень.
— Так себе, — признал я. — Цилиндр убит, клапан погнут, шатун, возможно, тоже. Сверху не понять. Эй, мадама, тут запчастей нигде не завалялось? Поршень, шатун, вкладыши, клапана? Лучше головка в сборе.
— Не, откуда, — ответил вместо неё пацан, — железо всё на базе или в техничке, когда в рейде.
— Ладно, никто и не обещал, что будет просто. Бери головку на десять, откручивай с той стороны, а я с этой. Ты мелкий, тебе подлезть легче будет…
Сняли поддон картера, я выкрутил болты шатунной крышки и вытолкнул наружу через цилиндр шатун с остатками поршня. Точно, поршень лопнул на уровне пальца. Верхнюю его часть шатуном забило в камеру сгорания, повредив клапана, а нижняя грохотала в цилиндре, убив его зеркало. Шатунные вкладыши раздолбало в фольгу, вот и давление масла упало.
— Угрели, что ли? — строго спросил я пацана.
— Ну… я мамке говорил, что надо встать, остыть. Но разве она послушает?
Воздушок по такой жаре перегреть — нефиг делать. Тем более, что прокладки дрянь, сальники сопливят, масло горит на оребрении цилиндров, на него попадает пыль, образуется шуба.
— На, вот, тебе щётку и тряпку с керосином, — вручил я пацану, — отскребай грязь. Только аккуратно, внутрь не натряси.
А я тем временем зачеканил масляный канал в шатунной шейке, забив туда болтик и прихватив его УИном, срезал коромысла привода двух клапанов, от самих клапанов отрезал тарелки и, прижав их к сёдлам, сварил лучом в монолит. Собрал обратно.
— Всё, — объявил я торжественно, — у нас теперь исправный трёхцилиндровый двигатель рабочим объёмом примерно один и девять литра. Бони, тащи масло, лей по верхнюю риску щупа. И с собой в какую-нибудь канистру налей, поджирать будет.
Движок тянул слабо, а вибрировал сильно. Что вы хотите — без одного поршня балансировка ни к чёрту. Но на второй-третьей, если больше трёх тысяч не крутить, ехать внатяг — то ничего. Всяко лучше, чем пешком. Завечерело, стало чуть прохладнее, и температура масла, хотя и держалась в верхней части шкалы, но в красную зону не заходила. Машину трясло, ребятам в тесном заднем отсеке приходилось нелегко, тем более, что он рассчитан на двоих, а им пришлось ещё и пацана
Километров через двадцать Иван толкнул меня в плечо.
— Сзади кто-то едет! — крикнул он, перекрывая тарахтение мотора.
— Это Бадман, — заметалась женщина, — это он! Он меня выследил! Давай, гони! Да гони ты!
— Ну да, конечно. Много я тебе нагоню на трёх котлах! Ещё придавить, и зажарим мотор снова.
Зеркал нет, пришлось выглядывать, — сзади приближалось отчётливо видимое на фоне заходящего солнца облако пыли. Явно не одна машина идёт. И быстро, скоро догонят.
Впереди пёр, дымя вверх двумя трубами, здоровый капотный трак на больших колёсах. За ним, расходясь клином, неслась какая-то техника поменьше, плохо различимая в пыли против солнца. К моему удивлению, армада сбросила скорость, уравняв её с нашей, и теперь катилась сзади, мерах в ста, не приближаясь.
— Эй, Худая! — заорали сзади в хриплый матюгальник. Громкость у него такая, что легко перекрывает рёв десятка моторов без глушителей. — Худая, остановись, дарлинг!
— Это Бадман, — затрясла меня за рукав женщина, — не останавливайся.
— Дарлинг, вернись! — орал усилитель. — Это была случайность! Остановись, я тебя прощаю!
— Ма, может, вернёмся? — просунулся между спинками сидений пацан. — Ну, ма!
— Ни в коем случае! — заорала зло тётка. — Простил он, надо же! Я его на этой корове толстой поймала, а он меня простил! Козёл!
— Худая, ну что же ты! Я только тебя люблю!
Пыль закрывала нас, и оратор не видел, что в машине не только его любовь.
— Ну, трахнул разок толстую шлюху, подумаешь! Не всё же твоими костями греметь!
— Ах, костями! Да жми ты! — оскорблённая женщина попыталась придавить мою ногу к педали газа, нажав на колено, но я отмахнулся. Ещё чего.
— Остановись, дарлинг! Это бессмысленно! Ты всё равно тащишься по пустоши как подыхающий койот! У мужика может быть много толстых баб, но одна худая любовь!
— Ах, так их было много! Надо было с кем-нибудь перепихнуться ему назло! Эй, контер, хочешь, я тебе отсосу по-быстрому? — она потянулась к моей ширинке.
— Ты охренела? — я стукнул её по руке.
— Ма, ну, чо ты?
— Дарлинг, сына зачем впутала? — орал мегафон на всю пустыню. — Бони, сынок, папа тебя любит!
— Ма, ну тя к чёрту! — сказал пацан и резко дёрнулся в сторону.
Короткая борьба с не ожидавшими такого ребятами, и он покатился за машиной, кувыркаясь в пыли. Хорошо хоть скорость небольшая.
— Бони! — завопила женщина. — Бони! Да стой ты, придурок, тормози!
Она рванулась вылезать прямо на ходу, и я нажал на тормоз. Выпрыгнула и побежала к сыну, который уже вставал с земли. На вид он ничуть не пострадал, а стать ещё грязнее невозможно. Обняла его, встряхнула, поднимая пыльную бурю, и они пошли вдвоём в закат, навстречу остановившимся машинам преследователей.
Нас никто не стал привязывать голыми к выхлопным трубам. У нас даже машину не отобрали, только сказали, где её оставить в городе. Они, мол, потом заберут.