Небо в зеленой воде
Шрифт:
В свою очередь я сжато набросала ему общие моменты своей заурядной жизни. Разговор вроде бы вполне вязался, но всплывало нечто, ограничивающее общение, сковывающее. У нас с трудом получалось даже просто обмениваться ничего не значащими историями из прошлого. Возникало ощущение, что вместо плавного течения разговора мы все время упираемся в ухабы на дороге. Вопрос - молчание - неохотный ответ. Встречный вопрос - задумчивость - не всегда до конца правдивый ответ - уловка для перевода разговора в другую сторону.
'М-да, вот колкости и пикировки нам удаются гораздо лучше'.
Я всегда
– Что ты видишь там, за гранью смерти?
– спросила я, пригубив кофе.
– За гранью жизни ты хотела сказать? Сомневаюсь, что смерть, как таковая, для нас существует, во всяком случае, в том виде, к пониманию которого мы привыкли.
Он замолчал, задумался, и мне пришлось повторять вопрос.
– Так, что ты видишь?
– Физическая оболочка словно спадает, и я становлюсь... даже не знаю, как это выразить... чем-то другим, не человеком, а вокруг пустота... Мне очень хорошо, но давит окружающее Ничто, оно почти осязаемое, я мог бы дотронуться до него рукой, если бы только имел там руки. Аморфное, но при этом совершенно счастливое состояние, даже несмотря на пугающую пустоту.
Он один в один повторил все то, что чувствовала я при погружении.
– Как думаешь, мы одни такие?
– глотнув немного красного вина, задал он встречный вопрос.
Холодный взгляд блуждал по залу, останавливаясь то на декоре кафе, то на немногочисленных посетителях, то на престранном официанте с глубоко посаженными глазами и вертлявыми суетливыми движениями.
– Так же, как и ты, понятия не имею, но чисто логически сомневаюсь. Скорее всего, мы не единственный экземпляр природного эксперимента, - покачала я головой.
– Думаешь, природного?
– хмыкнул он, и мурашки побежали по коже, едва я представила, куда нацелен намек. Кровь отхлынула от лица.
– Правительство, инопланетяне?
– идиотская идея, но почему-то сценки из шпионских боевиков с генетическими экспериментами и всемогущими жестокими корпорациями не шли из головы.
Он смерил меня снисходительным взглядом, едва сдерживая неподобающую в данном случае, ухмылку, но уголки губ все равно заметно дрогнули.
– Это я так...
– пальцы непроизвольно расчертили воздух. Мое наивное предположение господина Вильсона определенно позабавило.
– Не будь глупой, я пошутил, хотя, не скрою, такие мысли когда-то и мне приходили в голову. Люди даже близко не имеют понятия о нашем с тобой престранном существовании, иначе, изучая, давно бы уже разобрали обоих на молекулы.
Я слишком чувствительно воспринимала каждое из брошенных им в мой адрес слов. Его неумение вести культурный диалог, не намекая ни на мою глупость, ни на наивность выводили из себя. И отдавая себе отчет в том, что очень сложно взаимодействовать с этим малоприятным человеком, я, в очередной раз, убедила себя не обращать на это внимание. Будь на его месте другой мужчина, послала бы ко всем чертям и ушла, но парадоксальность теперешнего положения
Я проигнорировала его бестактность и, уставившись в стену, стала невозмутимо жевать.
– Все хорошо?
– выпрыгнул как чертик из коробочки, верткий официант, и я чуть не подавилась от неожиданности.
'Надо же возникать так внезапно, не щадя психику клиентов'.
– Все в порядке, - вопросительно взглянув на меня, ответил за обоих Даниэль.
Официант так же решительно испарился.
Кафе было маленьким и уютным, доносилась тихая музыка с этническими напевами. Я невольно сравнила это заведение с множеством клонов из России. Дизайн и меню не выказывали особых отличий, так, мелкие нюансы, но все же выделялось здесь кое-что, не сразу уловимое - контингент посетителей. Сюда не заглядывали шумные пьяные компании, разряженные в пух и перья девицы и кутящие, швыряющие деньги представители золотой молодежи, они не 'осчастливили' бы своим вниманием такое лишенное вычурности классическое заведение, и в этом крылась его прелесть.
– Тебе понравился Египет?
– миролюбиво возобновил разговор англичанин, выводя меня из задумчивости.
– Нет, слишком жарко. Ближе к Нилу еще и удушающе влажно. Знаешь, даже расхотелось посещать разрекламированные морские курорты. А где жил ты? В каких странах?
Господин Вильсон, излучая свое обычное непоколебимое, леденящее достоинство, наконец, поддался моему одностороннему допросу.
– Про три инкарнации, включая эту, ты и так знаешь доподлинно, про кочевое племя я тоже уже упоминал, ну а вторая...
– Он не успел договорить, я вспомнила раньше.
– Ты родился чернокожим. В пятнадцатом веке ты считал, что, погрузившись, попал в преисподнюю, - хихикнула я.
– Где именно? В районе будущих Нигерии или Судана?
– Опять же, диковатое племя в юго-восточной части Африканского континента, мне не так повезло, как некоторым, с более или менее цивилизованным Египтом. Хорошо, ты не видела, какую гадость там ели, при каждом погружении меня передергивает и это при том, что тело воспринимает темные лепешки и склизкие коренья, хватаемые грязными руками шикарным яством. Туда я стараюсь не возвращаться.
Я засмеялась и продолжила расспросы. На все мои любопытнечества по поводу его работы англичанин в ответ спросил, почему я все время солю пищу, и я не нашла более подобающего ответа, чем сказать, что без белого яда еда слишком пресная.
Даниэль попросил счет, и я с упрямством максималистично настроенного подростка отклонила его попытку заплатить за двоих, он не стал спорить и долгим тяжелым взглядом взирал на меня, пока я выуживала купюры из кошелька. Либо в Англии такое поведение в порядке вещей, либо господин Вильсон решил, что спор неуместен.