Нечего терять, или Мужчину делает женщина (Предсмертное желание, или Поворот судьбы)
Шрифт:
– Ладно, схожу.
Милка весело затянула какую-то песенку и принялась собирать ягоды. Я отправилась в соседний дом. Подруга оказалась права. Мария Александровна сидела на террасе и пила чай на свежем воздухе вместе с соседкой. Увидев меня, она обрадовалась:
– Вика, девочка моя, а я в гостях засиделась! Господи, и как же ты похорошела! Прямо расцвела! Настоящая красавица. – Наговоров комплиментов, она посмотрела на меня подозрительно и тихо спросила: – Слушай, а что с Вадимом произошло? Мила толком ничего не говорит. Сказала, что приболел. Мол, нужно снадобье приготовить. Но
Я немного помялась и решила не расстраивать пожилую женщину.
– Ничего страшного. Просто его избили.
– Кто?
– Не знаю. Какие-то хулиганы.
– Вот жизнь пошла, – тяжело вздохнула женщина. – Это кто же на моего сыночка руку поднял? Изверги проклятые. Ничего, я сейчас отвар приготовлю и мазь сделаю. Они от любого недуга помогут.
Распрощавшись со своей подругой, Мария Александровна слегка обняла меня за плечи, и мы направились домой.
– А вы что, ненадолго приехали? – ласково, по-матерински спросила она.
– Торопимся. Милка хочет еще к Вадиму в больницу заехать, – неожиданно проговорилась я.
Женщина встала как вкопанная.
– Боже мой, так Вадим в больнице? Что же это ты мне сразу не сказала? Ни ты, ни Мила…
– Его уже на днях выписывают, – постаралась я спасти ситуацию.
– Тогда я с вами в город поеду. Я должна сына увидеть. Он у меня один-единственный.
– Да все обошлось. Вадим не сегодня-завтра дома будет. Милка ему ягодок отвезет. Нет никакой опасности. Занимайтесь дачей.
– Нет. Я должна ехать! – заупрямилась Мария Александровна.
– Тогда вы это с Милой решайте, – пробурчала я под нос и вдруг увидела черные клубы дыма.
В самом начале дачного поселка был пожар. Я не знаю, как это получилось, но где-то там, в подсознании, почувствовала беду и поняла, что она угрожает близкому мне человеку.
– У нас отродясь пожара не бывало, – задыхаясь, произнесла Мария Александровна и ускорила шаг. – Вроде мой дом горит…
Дальше все происходило, как на ускоренной кинопленке. Я сняла туфли и побежала. Следом за мной рванула мама Вадима, голося на всю улицу. К объятому пламенем дому уже подтягиваются соседи. Пламя вырывалось из окон, готовое заживо пожрать того, кто находился внутри дома.
– Милка, ты где?! – Я кричала так громко, что показалось, полопаются барабанные перепонки. – Мила, Милочка!!!
– Она в доме! – крикнул кто-то из соседей. – Посмотрите, дверь закрыта на кочергу!
Я бросилась к двери и схватилась за горячую кочергу, но это оказалось мне не под силу. Я обожгла руки и стала задыхаться.
– Господи, кто-нибудь, вызовите пожарных! Дверь заклинило!
– Уже вызвали, – ответил из толпы мужской голос.
– Что же они так долго едут?!
Я опустилась на землю и с ужасом наблюдала, как горит дом. Рядом со мной сидела Милкина свекровь и громко голосила.
В тот момент, когда посыпалась крыша, я всхлипнула и позвала:
– Мила, Милочка…
Я впала в шоковое состояние и очнулась только тогда, когда рядом с домом загудела пожарная машина. Огонь погасили. От дома остались одни головешки, залитые пеной. Перепуганные, полураздетые соседи сбились в группки и нервно переговаривались. Подъехавшая «скорая» оказывала первую помощь пострадавшим.
Милку спасти не удалось. Она сгорела заживо. Говорят, что ее привязали к стулу веревкой, лишив тем самым возможности передвигаться, плотно прикрыли ставни, подперли входную дверь кочергой, облили дом бензином и подожгли. Я увидела ведерко, в которое Милка собирала малину, и слезы хлынули у меня градом.
К «скорой» поднесли носилки, накрытые простыней, я потерла черные руки, покрытые волдырями, и подошла поближе. Я не стала откидывать простыню. Зачем? Хотелось запомнить Милку такой, какой знала ее при жизни, – красивой, уверенной, бесшабашной и любящей…
– Милка! Как же так получилось, Милка! – прошептала я и рухнула у носилок на колени.
– Тише. Не надо на нее смотреть. Она очень сильно обгорела. Как головешка… – произнесла женщина в белом халате.
Через несколько минут носилки засунули в «скорую» и увезли в неизвестном направлении. Я сидела на земле, покрытой пеплом, и раскачивалась из стороны в сторону, вспоминая тот день, когда увидела подругу в первый раз. Огромное желание жить, сила воли и вера в победу над страшной болезнью – вот что отличало мою Милку. Такой я запомню ее навсегда и пронесу эти воспоминания через долгие и долгие годы…
Глава 26
Я не была на похоронах, потому что вообще не могу присутствовать на этой процедуре. Я никогда не понимала общую скорбь, потому что хотела скрыть свою боль от чужих глаз и скорбела в гордом одиночестве, перебирая альбом с фотографиями любимой подруги. Вот мы на озере… А вот на той самой даче, где произошла трагедия… Милка светится от счастья и с удовольствием возится в огороде. Я лежу в шезлонге и балдею от безделья. Нас фотографировал Вадим. Были минуты, когда он не отходил от Милки даже на шаг… Были, да сплыли… А вот мы жарим шашлык. Милка режет салатик. В руке у меня бокал красного вина.
Я достала одну из фотографий подруги, поставила ее перед собой и налила полную рюмку водки.
– Привет, подружка, привет! Я знаю, что на кладбище собралась целая масса народа и тебя закапывают в сырую землю. Меня там нет. Я думаю, что ты не держишь на меня зла. Они закапывают тело, вернее, то, что от него осталось. А твоя душа здесь. Она рядом. Я не могу ее видеть, но чувствую. Знаешь, подружка, я очень много думала о последних событиях. Нас кто-то хочет убить. Меня, Вадима, тебя уже убили. Я не знаю, кто это и что ему от всех нас надо. Но мне страшно. Вадиму не сказали о трагедии, что произошла на даче. Он еще слишком слаб и узнает об этом позже. Ему будет очень трудно, потому что он тебя любил. – Выпив рюмку, я даже не почувствовала горечи и сунула в рот кусочек черного хлеба. Так положено. Водка и черный хлеб. Ничего лишнего. Еще раз взглянув на фотографию любимой подруги, я ей подмигнула. – Я скучаю по тебе, подружка. Ой как скучаю… Но ничего, у нас еще будет возможность встретиться. Никто и ничто не вечно на грешной земле. Всему есть положенный срок, все предрешено, и от этого никуда не денешься.