Нечисть
Шрифт:
– Мы так не договаривались!
– зевнул я, потянулся и увидел на берегу старушку, рвущую голыми руками жгучую крапиву во вздувшийся куль. Глаза ее светились ясностью приморского утра.
Ночным мороком вспомнилась вчерашняя девка, выходящая из воды: сон или явь? Я присматривался к старушке и удивлялся себе: отчего это показалось, что ночная нерпа похожа на нее?
– Бабуля, закурить не найдется?
– спросил я вместо приветствия и по удивленным глазам ее понял, что отродясь дурью и зельем она не баловалась, а на болотах не была. Еще радостней стало на душе. Я поводил своим длинным носом из стороны в сторону, разглядывая
Предвкушая, как выпью почти полный стакан молока с желтым слоем всплывших за ночь сливок, я поплескал водой в лицо. Речка пахла прогорклой прошлогодней листвой, сырой землей и рыбой. Я вернулся в дом, взглянул на стакан и оторопел: он был ополовинен. Захотелось треснуть себя по лбу еще раз, чтобы вспомнить, когда я приложился к нему. Но в памяти был только черный провал ночи.
Смутное подозрение заставило меня взглянуть на кота. Я поднял на свет ополовиненный стакан и увидел прилипшие к стеклу шерстинки. Вот как! Кот прижал уши, смиренно ожидая пинка под зад. Тронутый этой покорностью, я его просто вышвырнул за порог. Бросив псу обещанную половинку сухаря, напившись молока, я сел на крыльцо и занялся главным человеческим делом - стал думать о том, как дальше жить: копать огород, ловить рыбу и промышлять зверя, собирать грибы и ягоды... "Желаешь жить по-людски - корми себя сам" - таков закон, нечистью неприемлемый.
Для начала я обшарил весь дом, судя по всему, не раз до меня обысканный. Но я помнил кое-какие тайники и нашел старенькое отцовское ружье с запасом позеленевших патронов, удочку и топор. Лопата валялась рядом с крыльцом. Все, что нужно для жизни, было.
Я поправил мушки на удочке и отправился на рыбалку к морю. Кот тут же сообразил, как прекрасно может начаться день, если он пойдет за мной, и скачками спустился с горы, на которую начал было взбираться, присматривая птичьи гнезда и мышиные свадьбы.
Лысый старик сидел у крыльца своего дома и икал, содрогаясь всем телом. У ног его стояло ведро, больше чем на половину наполненное зловонным спиртом. Кот брезгливо пошевелил усами, попятился и обошел пьяного стороной. Старик поднял болтающуюся голову, посмотрел на меня мутным взглядом больных глаз и спросил:
– Выпить хочешь?
– Нет!
– ответил я.
– Хорошо тебе, - опять икнул старик, мотнувшись из стороны в сторону. А мне вон сколько дали туристы... Не кончается, - всхлипнул со слезой.
– Вылей, - посоветовал я.
– Не могу!
– старик уронил голову на грудь и заплакал.
– Тогда пригласи гостей - помогут!
– Ага!
– старик посмотрел на меня подозрительными глазами, стряхнул слезу и ухмыльнулся.
– Еще чего...
Я шагнул было мимо него.
– Рыбы мне принеси. Исть охота!
– он снова уронил голову на грудь, содрогаясь от икоты.
Из-за забора, буйно заросшего крапивой, высунулась шустрая старушка.
– Все одно пропьет!
– вскрикнула, размахивая узким, сточенным, как нарождающийся месяц, серпом.
– Снесет туристам и обменяет на водку.
Старик дернул головой, хотел что-то ответить, но сил не хватило, и он закашлялся, пуская пузыри из красного распухшего носа.
На крыльце другой избушки стояла Ведмениха и делала мне какие-то таинственные знаки. Я пожал плечами и подошел к калитке, прислонив к забору удилище.
Ведмениха, увидев на моем лице восхищение больным человеком, наполненным жизненной силой, всхлипнула:
– Случился удар, врачи говорили, и полгода не проживет... А вот ведь восьмой годик пошел.
Непонятно было, осуждает она врачей за ошибку или радуется живучести человека. Из-за ее спины выскочил разъяренный урод пес. Бросился на меня с неистовой злобой и лаем, норовя прокусить сапог. Я даже растерялся на миг от его ненависти к себе - ведь хозяйка была со мной так ласкова. Но сапоги мне было жаль, и я ловко пнул пса в его свиное рыло. Он с визгом отлетел в сторону, а Ведмениха с холодеющими глазами, уже без следа недавних слез, покачала головой:
– Это не метод в обращении с животными!
– за губами блеснул отчищенный до кинжального блеска клык, а во взгляде мимолетно вспыхнула такая ненависть, что я невольно опустил глаза на полные ее ноги, высматривая, не мелькнет ли в полах домашнего халата ведьмачий хвост.
Разговор не получился, и я пошел дальше своим путем. Пес, захлебываясь от бешенства, носился вокруг, пытаясь прокусить сапоги. Я взглянул на осатаневшего пса, обвел пальцем вокруг своей шеи и ткнул им в небо. В собачьих глазах мелькнул ужас. Урод упал на спину и, визжа, начал извиваться в корчах. Ведмениха, не понимая, отчего с собакой случился припадок, сверкнула на меня глазами, запустила башмаком в кота, склонилась над псом и стала делать ему искусственное дыхание, прикладываясь губами к слюнявой собачьей морде.
Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из нечисти проявлял такую заботу по отношению к своему холую, и снова устыдился, что плохо подумал об этой женщине. Может быть, она даже не догадывается, что за пес живет в ее доме. Хотя как-то все это странно. Предупредить же ее, не выдав своих связей с болотом, я не мог. Не мог пока.
Я шел к морю, удивляясь странностям деревни. Пьяные туристы мирно спали в палатках на мысу. Куцый пес лежал уже возле их кострища, подрабатывая и тут охраной. Увидев нас с котом, он вильнул обрубком хвоста и незлобно гавкнул: извините, мол, не я плох - жизнь такая!
Я сел на камни берега. Дул южный ветер, доносящий запахи городского смрада. Небо в той стороне было серым. Раздраженно била в скалы волна, поднимая со дна муть и мелких рачков, которыми лакомилась рыба, жируя на морских кормах. Воронье с верхушек деревьев поглядывало, что бы украсть у туристов, и хрипло возмущалось скудостью закуски при достатке выпивки.
Я забросил удочку в набегающую волну и вскоре вытащил серебристого хариуса. Кот при этом издал такой вопль, что я из сострадания чуть не отдал ему первый улов и не испортил этим всю рыбалку. Но вторая рыбка была увесистей первой. Кот успокоился и пока неторопливо расправлялся с ней, я наловил еще с полдесятка хариусов.