Недвижимость
Шрифт:
Леночки Двиганцевой. Я боялся уснуть, чтобы не потерять этот запах, а вместе с ним – и блаженную память о том, как мы говорили и целовались, и меня переполняла нежность к ней, продрогшей, но не хотевшей меня покинуть в эту ночь перед расставанием. “А знаешь, – сказала она. – Я всегда на школьные встречи ходила как на сватовство. Как будто знала, что так и будет!” Я целовал ее мягкие губы, удивляясь, почему не признался раньше. “Мне остался год, – сказал я. – Потом мы поженимся”. Она засмеялась. “Это и правда совсем недолго, – сказала она.
–
Смотри: сейчас февраль, потом
–
Зимой каникулы, а потом уже в мае – раз, и готово!” Она спокойно поцеловала меня и сказала: “Ну и хорошо. Это правда совсем недолго”. Утром я уехал и вернулся через несколько месяцев, как обещал, когда пришло время практики, но с Леной Двиганцевой уже не…
Я отпустил сцепление и рывком бросился догонять рванувшую с места “Волгу”. Что-то наконец где-то лопнуло. Плотину прорвало.
Поток машин покатился к площади, я последним успел выскочить под гаснущий зеленый, увернулся от бешено сигналящего “мерседеса”, сунулся между двумя джипами… тут переключился второй светофор!.. давай, Асечка, давай!.. погнали, погнали!.. И мы вырвались на простор Ленинградки!..
Через пять минут я щелкнул замком и включил свет в прихожей.
За дверью Анны Ильиничны послышался частый нарастающий топот, похожий на работу хорошего барабанщика, потом дверь с треском распахнулась – и Дениска замер на пороге, растопырив руки, вывернув ладони так, словно ждал проверить, не идет ли дождь, и улыбаясь недоверчиво и радостно:
– Севгей! Севе-е-е-ежа!
– Привет тебе, – сказал я. – Как живешь?
– Пойдем игвать в “монополию”, – предложил он, сосредоточенно хмурясь. – Много домов, заводов…
– Нет, нет, нет! – Анна Ильинична тоже выступила из комнаты.
–
Мы уходим, Денис. Да? Нас мама ждет. Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответил я. – Вот видишь, братан. Вам пора.
Дениска, будто свеча, на которую пахнуло адским жаром, весь оплыл, одновременно скручиваясь в коленках, с легким шлепком приник к двери как распятый и сказал, запрокидывая ко мне голову:
– Ну вот. Опять.
– Пойдем ко мне на пять минут. Хочешь? Анна Ильинична, можно на пять минут?
Дениска воспрял.
– Телефон звонит не переставая! – сообщила между тем Анна
Ильинична, делая страшные глаза и прикладывая пальцы к вискам.
–
Просто не переставая!
– Дикие люди, – сказал я. – Да вы бы у себя выключили.
– Я и выключила! Что вы! Что вы! Это же совершенно невозможно!
Анна Ильинична была женщиной чрезвычайно впечатлительной и благовоспитанной – из тех, что даже в слове “сортировка” способны усмотреть некоторое неприличие. Но это бы полбеды. Беда была в ее маниакальной чистоплотности – так, например, яйца перед варкой она мыла с мылом. Я ждал, что она сейчас снова заноет о том, будто нашла пятнышко на раковине или мусоринку на полу, поэтому сделал попытку пойти восвояси, однако она меня остановила.
– Сергей, вы ведь по недвижимости? – спросила она, затем нацепила очки и уставилась, ожидая ответа.
Я
– Дело вот в чем. У моей племянницы есть квартира. Там сложная ситуация. Видите ли, она…
Мне не хотелось ее перебивать, и все же, мгновенно положив на одну чашу весов ее справедливое неудовольствие, а на другую – удовольствие вникать в ее путаные и наверняка фальшивые разъяснения, я приложил руку к груди и воскликнул:
– Анна Ильинична! Я вас умоляю, не рассказывайте мне ничего об этом! Вы что-нибудь обязательно напутаете… верно? Пусть она мне сама позвонит – и мы все разложим по полочкам.
Осекшись на полуслове, Анна Ильинична вскинула голову, затем горделиво сдернула с носа очки… а затем Денис завопил от моей двери:
– Ну сково, что ли?!
– Пять минут, – строго сказала ему Анна Ильинична. – Слышишь,
Денис? И мы уходим.
Я отпер дверь и включил свет. Денис забрался в кресло. Сам я вынул из холодильника банку пива и тут же щелкнул крышечкой. А ему протянул большую сушеную инжирину.
– Это пиво? – спросил он жуя.
– Пиво.
– Я знаю. Я пил. Сладкое?
– Горькое.
– Непвавда.
Я пожал плечами.
– Дай попвобовать.
– Сопливым не положено.
– Ну ка-а-а-апельку!
Я обмакнул палец.
– Открой рот.
Он зажмурился и высунул сладкий инжирный язык. Я стряхнул каплю.
– Ну и что! – сказал Денис, морщась и качая ногой. – И совсем не говкое. А зачем ты пьешь?
Я вздохнул.
– Понимаешь, Дениска… Пока не выпьешь, мир вокруг такой большой, страшный… а душа маленькая, испуганная. А как выпьешь
– мир становится маленький, а душа – большая-большая! И ничего не страшно. Понял?
– Понял, – торопливо согласился Денис, дожевывая (из коридора уже слышался зов Анны Ильиничны). – Знаешь, Севежа, пойдем к нам жить. А то у нас живет дядя Валева, а он мне не нвавится.
– Вот тебе раз, – сказал я.
Послышался деликатный стук.
Анна Ильинична приоткрыла дверь и поманила его пальцем. Денис с сожалением пополз с кресла вниз.
– Так вы с ней поговорите?
– Обязательно, – сказал я. – Не думайте об этом. До свидания.
Я знал, что увижу в зеркале – серую усталую физиономию, на которой вечерняя щетина похожа на паршу, – поэтому смотреть туда мне не хотелось. Намыливая ладони, я размышлял, почему с рук смывается столько грязи. Даже странно. Как будто целыми днями занимаюсь разгрузкой угля. Или погрузкой шлака. А вовсе не таким чистым и одухотворенным делом… Повесив полотенце, я вернулся в комнату, достал вторую банку пива и щелкнул крышечкой.
Расшнуровывая ботинки, я поочередно косился то на телефон, то на пиво. Вот наконец вытянул ноги и осторожно налил полный стакан.
Недолго полюбовался. Поднес к губам и отпил как положено – большими глотками и сразу половину. Перевел дух. И лишь после этого нажал гашетку.
Автоответчик сохранил девять сообщений. Три были пустышками – скрежет, хрип, короткие гудки; два интересовались Будяевской; на четырех оставшихся бесцветный, но от раза к разу все более настойчивый голос требовал связаться с его обладателем по поводу квартиры на “Новокузнецкой”.