Недвижимость
Шрифт:
– Ну начинается… с чего ты взял? Там есть, конечно, какой-то мужик… коммерсант какой-то, хрен его знает. Сейчас в Париже.
По делам. Но скоро приедет.
– Естественно. У всякой девушки есть мужик. И не верь, если кто-нибудь скажет другое. С детьми?
– Нет.
– Ну тогда точно мужик бросил. Давай. Не чокаемся?
– Нет уж, чокаемся. Давай за тебя, Шура.
– И за тебя.
– Я про нее потом все узнаю. Понимаешь, мне сейчас неловко. Она подумает, я к ней клеюсь, чтобы какую-нибудь выгоду получить… между делом… понимаешь? Она клиентка
– Между делом иногда тоже, знаешь…
– Да ладно тебе. Тут совершенно все не так. Вот сделка пройдет, я буду свободен от прежних обязательств. И уж тогда позвоню.
Кстати, у меня и телефона-то ее нет. И никто не даст. Там такая
Марина одна, агентша… не даст она мне номера. Ты что! Телефон!
Это же в нашем деле каюк!.. Я напою Марине всякого про свою любовь, Марина мне даст телефон, я позвоню Ксении – и что скажу?
Неужели тоже про любовь? Черта с два! Я скажу совершенно другое!
Так, мол, и так, дорогая Ксения, зачем вам платить этой Марине, когда можно и без нее обойтись? Вас ведь цена не устраивала? Вы скидочку хотели? Пожалуйста: если будете со мной дело иметь напрямую – так на две тысячи меньше. Или даже на три. Закоротим
Марину – и все довольны. А? Годится?.. Нет, Марина мне телефончика не даст. Что ты! Это только после сделки. Как ты считаешь?
Я замолчал.
– Что-то ты мне не нравишься, Капырин, – сказал Кастаки.
22
На четвертом гудке хрустнуло.
– Алло?
– Крестецкую будьте добры… спасибо… Нина Михайловна? – спросил я, морщась от головной боли. – Это Сергей.
Услышав, что я нашел покупателя, Нина Михайловна обрадовалась.
То есть она сначала обрадовалась, а уже обрадовавшись, спросила, за какую цену. Узнав цену, погрустнела. Но именно погрустнела, а не оскорбилась – из чего я заключил, что она стоит несколько ближе к реальности, чем во дни наших первых свиданий.
– Да, шестнадцать на руки, – повторил я. – Вы подумайте. Если устраивает…
– Но вы же говорили – двадцать две, – робко начала она.
У меня стрельнуло в затылке, и я невольно закряхтел, держась за висок.
– Двадцать две – это если продавать полтора месяца. Я же объяснял. Вы поймите, я не против того, чтобы вы получили двадцать две. Я могу продать ее обычным способом, и тогда вы столько и получите. Примерно столько, – оговорился я. В затылке теперь что-то противно перелилось справа налево. – Двадцать две плюс-минус сколько-то за счет неизвестности будущего… вы же понимаете: будущее известно нам, но не в деталях, – говорил я, мучительно пытаясь сообразить, зачем это делаю. Вот ведь тянет, тянет черт за язык! – Правильно?
Она понятливо угукнула.
– А тут совсем другое дело, – сказал я, ободренный.
–
Подвернулся человек, который хочет на вашей квартире немного заработать. И этого не скрывает. Ему не нужна квартира как таковая. Ему нужен навар. Он хочет купить ее у вас за
Нина Михайловна все-таки оскорбилась:
– То есть он хочет нажиться на нашем несчастье?!
Я пожал плечами.
– Может быть, – сказал я. – Не знаю. Думаю, ему дела нет ни до вас, ни до вашего несчастья. Просто он готов вложить деньги.
Поймите: никто не станет покупать вашу квартиру за двадцать две тысячи, чтобы через месяц продать ее опять за двадцать две. Мне, во всяком случае, такие люди неизвестны.
– А может быть, завтра появится настоящий покупатель! – запальчиво заговорила Нина Михайловна. – Не спекулянт, у которого совести ни на вот, а который жить, и рад без памяти, что подвернулось, и тогда еще посмотреть, и…
Она клокотала минуты три. Так бурлит кастрюля на плите – пару полно, а макарон не купили. Слушая ее, я думал об одном: вот договорю и приму две таблетки анальгина. Еще хорошо бы что-нибудь от похмельного отвращения к жизни вообще и к бессмысленным белолобым теткам в частности. Но такого снадобья пока не изобрели.
– Разве этого не может быть? – пальнула Нина Михайловна.
– Может. Появится завтра, купит и будет жить. Ремонт вот только сделает – и заживет за милую душу. А может быть, не завтра, а через неделю. Или даже месяц. Я не знаю. Я же говорю вам: будущее известно нам не в деталях. Мы знаем будущее в такой степени, чтобы сказать, что настоящий покупатель непременно появится. Но не знаем в такой, чтобы сказать, когда именно это произойдет. Собственно говоря, я ведь ни на чем не настаиваю…
Я вам позвонил, чтобы вас информировать. А вы подумайте. Потом мне скажете… В остальном все остается по-прежнему. Первое объявление выходит завтра.
– Завтра? – Она снова нашла повод обрадоваться: – Так, может быть, завтра кто-нибудь и появится?
Я вздохнул. Сказка про белого бычка хороша именно тем, что никогда не кончается. Но, как и во всем другом, ее недостатки есть продолжение ее же достоинств.
– Все может быть, – сказал я. – До свидания.
– Подождите! Сергей! Подождите же! Я же ничего такого не говорю!..
Однажды я сидел на берегу, стояла жара, клева не было, живец давно сомлел, перестав отвечать как своему названию, так и назначению, я собрался уходить и последним движением потянул удочку. В этот момент из глубины метнулась большая щука и со всего маху села на крючок. Должно быть, она долго следила за дохлым пескарем, а когда он чудодейственным образом ожил и вознамерился ускользнуть, сердце ее вскипело. Вот и Нина
Михайловна своими реакциями напоминала ту безмозглую щуку.
Теперь она талдычила, что мир полон хищных людей, справедливости нет, совести тоже нет, нет и элементарной порядочности, а также еще каких-то важных моральных категорий – я пропустил мимо ушей,