Недвижимость
Шрифт:
– но деваться ей все равно некуда, и пусть уж последнюю свою кровь она выльет на алтарь любви к золотому мальчику Степаше…
И давай все с самого начала – мать есть мать и т. д.
– Я понимаю, – кивал я. – Ну конечно. Да. Хорошо…
Договорились. До свидания. Что? Естественно… Как не понять.
Обсудите со Степашей и позвоните. Замечательно. Отлично.
Конечно. До свидания. Еще бы. Нет, никто же не говорит… До свидания. Конечно, конечно… Да ну что вы? Какой разговор…
Ага. До свидания… Да, разумеется… да-да. Конечно. Кто же спорит. Вот именно. Я вас понимаю… Да-да. Ну
–
Почувствовав, что еще через двадцать секунд голова моя треснет пополам, я прижал трубку плечом к уху, завел будильник, перевел стрелку и, когда он затрещал, крикнул: – Простите, Нина
Михайловна, мне в дверь звонят!
Степаша прорезался минут через сорок. Голос был встревоженный и тусклый, звучал напряженно (как будто кто-то стоял у Степаши за спиной), и говорил сегодня Степаша настолько вразумительно, что его понял бы даже человек, выросший, как выражается Кастаки, на языке “Капитанской дочки” и “Героя нашего времени”. Да, ему подходят такие условия. Шестнадцать так шестнадцать. Ему все равно – тысячей меньше или больше; его так приперли, что уже не до жиру – быть бы живу. Он матери сколько времени твердил, что ему, того и гляди, кал встряхнут, а она все клава клавой… вот и домумилась до шестнадцати. И ладно – на все плевать, только бы скорее. Ему по некоторым причинам выбраться затруднительно, а разговор не для телефона, так не мог бы я сам подъехать, но только сразу с покупателем и задатком, а то ему карачун. То есть кранты. Другими словами – кирдык.
– С задатком? – переспросил я, соображая.
Да, с задатком, повторил Степаша нервно; а что такого? – ведь все на мази? Конечно, с задатком; есть покупатель, так пусть с задатком приезжает, а нет покупателя, так нечего и голову морочить – нет, ну правда, что языком чесать попусту, когда ему вот-вот по келдышу?
– Насчет задатка не знаю, – сказал я. – Какой смысл? Зачем задаток? Оформлять нужно ехать, а не с задатками возиться.
Документы-то готовы?
Естественно, готовы – у него на руках все документы: материны бумаги на квартиру и доверенность.
– Доверенность? Что, Нина Михайловна сама не сможет на сделке быть?
– Нет, почему… Сможет.
– Вот и хорошо. Значит, доверенность не нужна… И все, что ли?
– А что еще надо?
Я перечислил.
– Это долго?
– Как сказать… Сегодня пятница – короткий день. Времени – второй час. В РЭУ еще туда-сюда… а в БТИ уже никак. Но в БТИ можно с утра в понедельник – и тогда сразу к нотариусу. Причем и в РЭУ, и в БТИ – только вместе со мной. Чтобы я все сам видел.
– Что видели?
– Как вы документы берете.
– В понеде-е-е-е-ельник!..
– Я же при вас говорил Нине Михайловне: дайте мне правоустанавливающие и доверенность. Я бы уже все бумажки собрал. А нет, так надо было самим… Вообще говоря, какая разница, если два дня выходных? Вечер пятницы – это все равно что утро понедельника.
– Ё-о-о-о-о-о-о-о!.. – протянул он совершенно упавшим голосом.
–
Сейчас, подождите.
Должно быть, он зажал трубку ладонью. А я вдруг вспомнил: стоп, ну какой, к чертям, понедельник! Ни черта не понедельник. Там же у них наследство, вот в чем дело… стало
– Алло! А если вы до понедельника передумаете? – спросил
Степаша. – Нет, ну всегда же задаток. Нормальное дело. А?
Я вздохнул. Это мы, слава богу, проходили. Сначала ты вот такому орлу даешь деньги – а потом игра в ку-ку. Ищи-свищи его потом. С собаками не найдешь. Ему что? У него ни руля, ни ветрил. Куда волна понесла, туда и ладно. Нет уж… С другой стороны, без задатка тоже нехорошо. Подвернется кто-нибудь часом – и готово дело, ушла квартирка… Может, может подвернуться какой-нибудь смельчак… предложит на штуку больше, даст задаток, подождет, пока документы соберут… Ну и черт с ними, уйдет так уйдет.
– Кто его знает, – сказал я. – Может, и передумаем. А может, не передумаем. Что толку рассуждать, если документы не готовы?
– Но в понедельник-то будут готовы!
– Не будут. – Как говорится, бешеной собаке рубят хвост до самой головы. В том смысле, что лучше вывалить на человека все несчастья чохом, чем мучить его все новыми порциями. – Я ошибся.
Еще из налоговой придется бумажку брать. А это самое раннее – в четверг. Стало быть, оформлять можно только в пятницу.
Степаша замолчал. Даже дыхания не стало слышно – должно быть, опять прижал трубку к ладони. Совещаются. Давайте совещайтесь.
– Алё, – услышал я минуты через три. Голос был не Степашин, но почему-то показался отчетливо знакомым. – Алё!
– Да, да, – ответил я, мучительно пытаясь вспомнить: где же я его слышал? Бедная моя голова гудела, как пустой бидон из-под бражки. – Я слышу, да.
– Не, ну а чё ты мозги-то крутишь, а? – с места в карьер спросил голос. – Чё ты, в натуре, докопался? Ты мужик или чё? Чё ты вертишь? То понедельник, то типа пятница…
Интонация была противная – на кого тянешь, мол. Мол, отвали, моя черешня.
Меня замутило. Захотелось швырнуть трубку и не слышать больше никогда ни Степу, ни этого вот его блатного подельника…
– Ты кто? – спросил я сухо. – Мышка-норушка? Значит, секи фишку: еще раз схамишь, будешь сам с собой разговаривать. Поймал? Или мимо кассы?
Секунду он молчал – должно быть, обдумывал, как меня уесть или хотя бы послать; посылать меня было нельзя – у меня покупатель, а у кого покупатель, тех не посылают; уесть тоже не выходило – я бы его сам послал, да и дело с концом; поэтому малый решил продолжить конструктивную беседу в дружеской и доброжелательной обстановке. И загнусил дальше:
– А кто хамит, кто? Не, ну ты тоже фильтруй базар, чё ты в натуре. Чё такое за фигня? Почему пятница?
Я сказал почему.
Он хмыкнул.
– Не, ну а хавирку-то берете? Или как?
– Берем.
– Тогда базару нет, – обрадовался голос. – Давай тогда пятеру засылай до пятницы. Даже лучше десятку. В пятницу конкретно перепишем, ему остаток отдадите – и все, и разбежались. Ты ему скоко назначил? Шешнадцать? Смори, давай так: если сёння засылаете десятку, за пятнашку отдадим. Нам чисто мазы нету досуха выжимать. Нам червончик свой отбить – и гуляй. А?