Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
Изумление в Гениных глазах сменилось интересом:
– А я азбуки Морзе не знаю.
– А я тебе книжку принесу, – вдохновился Сергей, старательно завязывая новый контакт с аборигенами. – Мы можем с тобой сделать два аппарата и друг с другом перестукиваться.
– Так нету книжек, – удивился папа Коля. – И ключей нету.
– Найдем! – легко пообещал Сергей – тем более легко, что доставать все равно будет Андрей.
Делая вид, что он рассматривает детали, Сергей ловко прилепил камеру к деревянной полке над окном.
Поражаясь, как легко здесь заводить знакомства, Сергей, выслушав многократные приглашения заходить в любое время, отбыл на банкет.
Следующие две недели Сергей разрывался между занятиями, которые неожиданно потребовали большой подготовки, своим банком, где Артемьев вместе с Курицыной дружным дуэтом кричали без него «SOS», и домом. Дед потихоньку «вспоминал», как он собирал деньги для Комаровых, посещал лекции внука и обсуждал с Барсовым возможность лечения шизофрении и психических заболеваний с помощью измененных воспоминаний, вызванных посылаемыми в прошлое спецагентами. Гуля, пристыженная Александром Павловичем, постепенно смиряла свой гордый дагестанский нрав и готовила вместе с Сережиной мамой долму. Такая Гуля нравилась Сергею гораздо больше, и он доставлял ей разные сувениры из прошлого, вновь подумывая о свадьбе.
В феврале ему поручили заниматься «Студенческой весной». Он, как чертик из шкатулки, появлялся в лаборатории и мчался за электрогитарами, нотами, фонограммами, выкачивал из Интернета сценарии.
Иногда он, весь запыхавшийся, появлялся дома и хватал из маминых рук бутылку с подсолнечным маслом.
– Там масло семечками воняет, представляешь? – возмущенно говорил он и исчезал.
Через пару дней он снова появлялся, совал матери под нос бутылку подсолнечного масла изготовления тысяча девятьсот пятьдесят третьего года и восторженно кричал:
– Мам, ты только понюхай – оно семечками пахнет, представляешь? Не то что ваше, выхолощенное.
Мать только разводила руками. А Сергей уже мчался к отцу, мирно сидевшему у телевизора, и тряс его за плечо:
– Пап, «Песню про черного кота» в пятьдесят третьем уже пели?
– А? Что? – пугался отец, очнувшись от думы, которую он думал во сне.
– Жил да был черный кот за углом, – объяснял Сергей.
– Э-э-э… м-м-м-м… да вроде… – мучительно вспоминал отец.
– Вроде не пели еще, сынок, – отзывалась с кухни мать, соображая, что делать с маслом из прошлого: от запаха, хоть и натурального, уже успели отвыкнуть.
– Не пели? – огорчался Сергей. – А, ладно, какая разница. Все равно споем.
Сергей неплохо играл на гитаре, и у него был небольшой, но очень приятный голос. Сам он на сцену лезть не собирался, но напевал песни студентам и репетировал вместе с ними. С танцами было хуже. Танцы он показывать не мог, а то, что изображали ему Тростникова с Паниной, вызывало у него большое недоумение.
– Неспортивно! – решительно заявлял он. – Так каждый может. Нет, девчонки, надо круче.
Пока «девчонки» соображали, что означает «круче» и прилично ли это, он уже мчался к группе студентов, играющих сценку по Чехову «Медведь».
– Как ты на них смотришь, как смотришь! – кричал он парню, изображавшему старого Луку, который полез было с топором спасать свою хозяйку и обнаружил ее целующейся со злодеем, от которого и хотел спасать.
– Как я смотрю? – обижался парень.
– Ты смотришь, будто у тебя глюки.
Парень каким-то образом сразу понимал, что глюки – это плохо.
– Ты должен радоваться за них и тактично и смущенно исчезать.
– А вы! – гневно обращался он к артистам, изображавшим госпожу Попову и Смирнова – Вы чего стоите рядышком, как пионеры-герои? За ручки держатся, тьфу! И от чего, по-вашему, Лука смущаться должен?
Актеры краснели и что-то мямлили, вызывая целый тайфун возмущения новоявленного худрука:
– Вы еще манифест коммунистической партии друг другу почитайте вместо объятий. Испоганили Чехова, тормоза несчастные! Чайники вы, а не артисты.
Пока студенты пытались осознать свое сходство с этими предметами промышленной и бытовой техники, в лаборатории шел ожесточенный спор – заслать ли в прошлое видеомагнитофон, чтобы показать студентам, которые действительно неплохо танцевали, танцы для постановки, или отправить пару ребят, танцующих брейк-данс.
– Вообще-то, – размышлял Барсов, – наши коллеги в Великобритании уже рискнули продемонстрировать там видео.
– И как? – поинтересовался Андрей.
Барсов смущенно отвечал:
– Выкинули в окно со второго этажа. Они зачем-то решили показать жесткое порно. Теперь мы должны повторить эксперимент с видео, но только с более мягкими показами. Я думаю, – решил он, – что это подходящий случай.
Митя, как всегда, скептически поджимал губы и требовал отправить «туда» аппарат похуже.
– Все обратно вернем, – успокаивал Андрей. Митя только качал головой, терзаемый предчувствиями.
Видеомагнитофон вызвал сенсацию. Тростникова с Паниной, два парня с их курса, которые показались Сергею достаточно акробатичными, потом и соседи, привлеченные громкой музыкой, осматривали его со всех сторон, как Карлсон, ожидая увидеть что-то, кроме кинескопа, внутри. Телевышка в Средневолжске еще не была сооружена, и радости телевидения были жителям города незнакомы.
– Какие цвета! – восхищался Григорий Иванович. – Насыщенные, и изображение не зернистое!
Николай Васильевич никак не мог понять, почему изображение двигается. Но пульт дистанционного управления сразил всех наповал. Никто не решался делать комментарии, и все только включали и выключали изображение, каждый раз поражаясь, что экран то гаснет, то снова вспыхивает, подчиняясь нажатию кнопки.
– Только корпус некрасивый, – сокрушалась Маргарита Николаевна. – Цвет такой невыразительный, как сталь. И весь он такой… прямоугольный!
Сергей не мог не согласиться, что среди кружевных салфеточек, полочек со слониками, круглых розовых абажуров и радиоприемников с их живым деревом, светлой радиотканью на динамиках, разноцветными мигающими индикаторами видеодвойка действительно имела бледный, невыразительный вид. Но неудачный дизайн, – Сергей даже обиделся на производителей, стыдно перед предками, честное слово, – полностью компенсировался мультиками, которые тщательно отобрала Катюша. «Винни-Пух» – не американский, Боже упаси, а наш, советский, с голосом Леонова, «Карлсон» и, наконец, танцы. Сергей осторожно начал с бальных, увидел, что Тростникова украдкой зевнула, и поставил кассету с брейк-дансом.