Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
Селиванов подождал объяснений, но Голендимов, видимо, счел, что все и так предельно ясно.
– Мне что, всю газету читать? – взорвался начальник. Голендимов встрепенулся и развернул газету. Сложил ее аккуратно и снова положил, открыв уже на второй странице. Селиванов вздохнул.
– Ну чего ты ко мне с этой газетой пристал? С меня вон, – кивнул он в сторону раскрытого тома Ленина, – и так хватит. Аж чешусь от него, – недовольно добавил он.
– Там написано, – раскрыл, наконец, рот Голендимов, – что товарищ Сталин не мог у нас быть в этот день.
– Так и написано? – ехидно спросил Селиванов. – Мол, товарищ Сталин не мог находиться в городе Средневолжске такого-то числа? Послал же Бог зама – дурака.
– Это не Бог послал, – серьезно объяснил Голендимов. – Потому что Бога нет. А меня послал отдел кадров Поволжского комиссариата…
– Знаю, знаю, – замахал руками Селиванов. – Так что написано-то?
– А он в этот день не мог приехать, – продолжал объяснять Голендимов. – Потому что занят был.
– Где?! – схватил газету Селиванов.
Голендимов ткнул пальцем в небольшую заметку. Селиванов стал сосредоточенно шевелить губами.
– «В Кремле… состоялась встреча… товарища Ким Ир Сена и товарища Сталина…»
– Вы на дату внимание обратите, – подсказал зам. – Как раз в тот день, когда он у нас был. Как же он у нас мог быть, когда товарищ Ким Ир Сен у него как раз в это время оружие для войны с Южной Кореей выпрашивал?
Селиванов быстро взглянул на него. Иногда он не мог понять, на самом ли деле Голендимов – дурак или тонко над ним издевается. Он предпочитал думать, что все-таки дурак.
– Ты там не заговаривайся насчет оружия, – строго сказал он, и до него, наконец, дошло. Ким Ир Сен сам… – Не был! – заорал он. – Голендимов, так он у нас не был! Ты молодец!
Голендимов скромно потупился.
– Я вот думаю, – сказал он и, спохватившись, покосился на начальника. Тот благосклонно ждал.
– Я вот думаю, – осмелел Голендимов, – кто же у нас все-таки был?
Они надолго замолчали. Потом Селиванов горестно вздохнул и потянулся к телефону. Потребовал вызвать часовых, дежуривших в тот вечер у входа в комиссариат, а также Скворцова. Часовые никак не могли взять в толк, чего от них хотят. Услышав, что они пропустили в здание самого Сталина, они дружно обиделись и стали требовать справедливого революционного суда, где они докажут свою полную невиновность и революционную бдительность.
– Разве мы товарища Сталина не знаем, – возмущались они, нелогично продолжая привычное им: – У нас муха не пролетит!
– Что вы мне про муху тут рассказываете, – злился Селиванов. – Черт с ней, с мухой, она-то как раз пусть пролетает на здоровье. А вот люди у вас посторонние шастают…
– Это вы про товарища Сталина? – враждебно осведомился Скворцов, который с некоторых пор ощущал себя особой, приближенной к генералиссимусу, прямо-таки близким другом, можно сказать. Селиванов поспешно завершил допрос, опасаясь, что сотрудники настрочат на него донос за непочтительное отношение к вождю пролетариата.
– Если это и Сталин, – продолжал рассуждать Селиванов, – как он в здание просочился? Через три особо охраняемых поста! В самой секретной зоне. А самое главное, – обхватил он руками голову, – куда он делся потом? А ведь как похож, как похож, – закручинился он. – Может, все-таки он? Поговорил с товарищем Ким Ир Сеном и сразу – к нам, в Средневолжск? Или не он? – Он посмотрел на зама, лицо которого выражало крайний скептицизм, и протяжно вздохнул: – Часовые клянутся, что вечером из здания никто не выходил.
– Он их загипнотизировал, – предположил Голендимов. – Я слышал про такое.
– Гипноза не бывает, – отмахнулся Селиванов. – Это все буржуазные выдумки. Ты еще про колдовство расскажи. Не иначе как сговор, – пригорюнился он. Он предложил было всех расстрелять, но вовремя спохватился, что его, в таком случае, тоже поставят к стенке вместе со всеми за компанию. В его неповоротливом мозгу начала шевелиться неуютная мысль, что его надули.
XV
Сергей все же ухитрился познакомиться с Мариной, не без умысла Эсфирь Марковны. Она, прослышав о его технических чудесах, попросила его скопировать для нее большую медицинскую статью. Новый принтер у Сергея давно стоял, поэтому он охотно согласился. Роль посыльного, естественно, играла Марина. Она поражалась работе сканера, ахала, наблюдая, как из принтера выползают напечатанные листочки, а потом восхищалась цветным «Кинг Конгом» на видео. Сергей пошел ее провожать, напросился на чашечку чая и удачно пристроил видеокамеру с микрофоном в просторной столовой. Увидев гитару, он спел песню Олега Митяева «В осеннем парке», чуть ли не до слез умилив ее отца, который, оказывается, прошел всю войну.
– Спиши слова, – хлюпая носом, попросил он.
На следующий день Сергей принес плеер вместе с кассетой, на которую он напел еще пару песен о войне Митяева и Высоцкого. А через неделю они пели дуэтом, на радость соседям, которым война была тоже известна не понаслышке.
– Наконец-то про войну стали песни душевные писать, – смахнув слезу, умилилась Эсфирь Марковна, отпуская дочь вместе с Сергеем на танцы и глядя вслед.
Сергей потребовал, чтобы Марина научила его танцевать вальс и танго. Марина, хохоча над его неуклюжестью, боролась с его стремлением повиснуть на ней и потоптаться без особых усилий.
– Не засыпай, физик! – теребила она его.
Вообще, с Мариной оказалось на удивление легко общаться. Она очень здраво рассуждала обо всем, что происходило вокруг, нисколько не боясь быть откровенной с Сергеем.
– Представляешь, – рассказывала она, – гомеопатию считают буржуазной наукой! Мамину коллегу сослали из Москвы куда-то в провинцию. А как наука может быть буржуазной?
Сергей поражался, почему она не боится, что он на нее донесет, и вел к себе, смотреть мультики. Мультики успокаивали и создавали иллюзию: мой дом – моя крепость.