Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
– Ах, красный уголок, красный уголок, – запищали девушки. – Мы сами оформляли. Пойдемте, покажем.
Красным уголком оказался небольшой холл возле лестничной площадки. Девушки с гордостью показывали фикус в ведре, черно-белые фотографии с видами Москвы, развешанные на прибитых к стене рейках, и огромный радиоприемник на самодельной тумбочке с толстенными дверцами, проявляющими неудержимое стремление распасться на две доски, из которых они были сколочены. У стены стоял небольшой диван, обитый растрескавшейся кожей.
– Это приемник? – уточнила Катюша, протянув в его сторону наманикюренный пальчик. Девушки дружно уставились на покрытый блестками ноготь. – Работает? – не успокаивалась она. Девушки немного помрачнели.
– Вчера вроде работал, – неуверенно сказала Валя и включила черную эбонитовую вилку в розетку.
Катюша зачарованно смотрела на толстенный рябой матерчатый шнур. Приемник утробно захрипел. Валя покрутила толстую ручку справа – вдоль длинной шкалы внизу поехала поперечная белая полоска. Послышался писк, а потом мелодичный мужской голос спел о том, что друга он никогда не забудет, если с ним подружился в Москве.
– Работает, – зачарованно сказала Зина, которая этого явно не ожидала.
– Очередное достижение советского сельского хозяйства, – похвастался радиоприемник, – продемонстрировала доярка колхоза «Красный коммунар» Клавдия Ивановна Иванова. Она неуклонно повышает надои… ежедневно она… хр-р-пиу-пш-сс-шш-хррр-оу-пссссс… Клавдия Ивановна – член коммунистической партии с тысяча девятьсот сорокового года, – неожиданно четко произнес радиоприемник и обессиленно замолк. Больше про доярку Иванову ничего узнать не удалось.
– А почему здесь никого нет? – поинтересовалась Катюша.
Валя вздохнула. Она сама обижалась, что никто не жаждет посидеть на диванчике и послушать про очередные достижения советского хозяйства. Приемник был ее собственностью. Ее отец привез его из деревни, когда купил новый, а старый, который он собирался выбросить, дочь упросила доставить в общежитие. Это ей зачли, как активное участие в общественной работе, и она очень надеялась, что теперь ее пригласят работать в комитет комсомола. Что очень выгодно – по ряду причин.
По дороге обратно в комнату Валя, чувствуя себя практически членом комитета комсомола, немного попридержала Катюшу за локоть, рассказывая ей об общественной работе на факультете иностранных языков.
– А чем у тебя реснички накрашены? – без всякого перехода спросила она.
Катя без слов вручила ей тушь, и Валя углубилась в изучение надписей на флакончике, забыв про общественную работу.
Вопреки ожиданиям, остальные у нее ничего не выпрашивали. Они принялись угощать ее чаем из граненых стаканов. Вместо конфет на столе были большие куски сахара в стеклянной вазочке, которые они кололи щипчиками для сахара – они ими, кстати, очень гордились.
– Ты, наверное, много путешествовала? – поинтересовалась толстощекая девочка в круглых коричневых очках. – Где ты была?
Катя была вынуждена со стыдом признать, что, несмотря на возможности, предоставляемые ее временем, она не посетила ни одной приличной европейской страны.
– Ну, в Турции, на Мальдивах… на Мальте еще.
Девочки ахали, поражались, прижимали ладошки к щечкам.
– Ты, наверное, востоковед?
Катюша смутилась. О Востоке она знала значительно меньше, чем о косметике.
– Расскажи, как там?
– Ну… – замялась Катя. – Я больше на море была.
В глазах девушек загорелся еще больший интерес, и они немедленно пожелали узнать про ее морские приключения. Они предполагали, что Катя доставала сокровища с затонувших кораблей, или исследовала неизвестные виды животных, или открывала новые земли для расширения и прославления советской державы.
– Об этом, наверное, нельзя рассказывать? – догадались девушки, видя, как она мнется.
– Ну, в общем-то, да, – промычала Катя, сгорая со стыда. – Ой, я еще в Египте была, – вспомнила она и начала рассказывать все, что слышала от тамошних экскурсоводов. Видя, как загорелись девичьи глаза, она дала себе слово, что, когда она в следующий раз там окажется, она уж не ограничится пляжем и прогулкой по пустыне на квадропедах, а постарается все узнать о стране досконально.
– Ах, девочки, – простонала толстая студентка. – Я хочу быть египтологом. Лазить по пирамидам…
– Кто нас в Египет пустит, – одернула ее Зина.
– Ну, ученых же пускают… наверное, – расстроилась толстушка.
– А в прошлом году там была июльская революция, и выгнали англичан, – вспомнила Валя. – И теперь египеты – за нас!
Расстались друзьями. Катя обещала в следующий раз принести фотографии – цветные! Девушки не очень поверили, что такие бывают, и Катя твердо решила уговорить Барсова отпустить ее сюда еще раз.
На следующий день Зина с Валей были жестоко разочарованы, убедившись, что Катюша дала подарки обеим. Вообще со своими драгоценными вещами – пудреницами, тушью, румянами в красивых упаковочках, блеском для губ в футлярчиках разной формы – она обращалась так, как будто они для нее ничего не значат. Это было возмутительно. Они были готовы понять, когда девушка, раздобыв такую волшебную тушь в продолговатой пузатенькой упаковке, где щеточка приделана прямо к отвинчивающейся крышке, будет хвастаться, не делясь с подружками и дорожа каждой каплей. Но если она напичкана чудесами, которыми ничуть не дорожит, это вызвало справедливое негодование!
Что касается преподавателей, то на следующий день о Катюше вяло вспомнили, немного посплетничали о том, кто может снабжать ее такими вещами, – наверное, какой-нибудь ее московский родственник ездил за границу. Сама она еще слишком молода, чтобы по заграницам разъезжать, – ты сначала заслужи! И докажи свою моральную устойчивость, которой у нее, судя по обтягивающим штанам, совсем нету! И стали обсуждать, какой все-таки милашка Радж Капур в новом индийском фильме «Бродяга».
Андрей, убедившись, что женщины после занятий все дружно побежали по местным магазинам искать кепки и белые сапоги, раз уж пудрениц нет, немного утешился. Правда, на его взгляд, шляпки той поры были куда милее кепок на женских головках.