Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
В помещение вошел молодой военный в немного необычной форме – Андрей не сразу узнал в нем Митю.
– И ты туда? – вытаращил он глаза.
– Кто ж поверит, что Сталин прибыл без сопровождения! – важно сказал он.
– Действительно, – пробормотал Андрей, поражаясь, до чего быстро молодое поколение начинает важничать.
Наконец на мониторах компьютеров появилось изображение кабинета Селиванова. Сам Селиванов сидел за столом с озабоченным видом и листал какую-то книгу. Было видно, что это занятие для него непривычное, – он морщил лоб, подолгу вглядывался в строчки и всем своим видом выражал страдание.
– Политучеба, – догадался Барсов. – Значит, время – то самое. После визита Сергея. Ну что ж! – обратился он к Яблонскому. – Семь футов вам под килем. Общую задачу вы знаете. Надеюсь, вы там в коридорах никого не встретите. Действуйте по обстановке.
Яблонский недовольно нахмурился. Он как раз жаждал встретить и сыграть. Тем более что зрители ему обеспечены – небольшая, но избранная аудитория. Это будет самое главное представление в его жизни. Он шагнул вперед, под металлический колпак, опутанный проводами.
– Помните, как видеокамеры прикреплять? – тревожно спросил Барсов.
Яблонский молча кивнул. Андрей подошел к колпаку, опустил рычажок на нем и торопливо отошел в сторону.
– Ну, по…ка, – закончил Яблонский уже в прошлом.
Он понял, что переместился, по изменившимся запахам, холоду, которым тянуло из маленьких окошек под потолком, и цвету стен. В его времени они были казенного зеленого цвета. Сейчас они стали темно-серыми, сплошь испещренными выбоинами на высоте человеческого роста. Когда Яблонский понял происхождение выбоин, он ужаснулся и впервые понял, во что ввязался. Ему стало страшно не за себя – диск был надежно вшит и он мог вернуться в любую секунду. Но выбоины свидетельствовали о беспощадной жестокости, которая будет продолжаться здесь как минимум до пятого марта. Неизвестно, сколько новых выбоин успеет появиться на этих стенах. Барсов предупредил его, чтобы он не смел вмешиваться и кого-то спасать, иначе невозможно будет предвидеть, как спасенный им человек впишется в историю.
Раньше Анатолий Михайлович предполагал, что настоящее невозможно изменить, как ни изменяй прошлое. Оказалось, что он прав только наполовину. Невозможно было разрушить то, что было создано, – ни здания, ни люди, никакие материальные объекты уже не смогут рассыпаться в прах. Многочисленные опыты подтверждали это. Пару лет назад американские коллеги переместились в семидесятые, чтобы снести одно старое здание на окраинах Рочестера, облюбованное в двадцать первом веке местными люмпенами и наркоманами. В семидесятые годы, как им удалось выяснить, оно пустовало. Его многократно пытались снести, но защитники демократии и бедноты тут же организовывали публичные митинги и демонстрации, сопровождаемые шумихой на телевидении, и малина процветала, вселяя ужас в местных жителей. Его-то и избрали для эксперимента, надеясь, что если разрушить его в семидесятых, то оно как-нибудь исчезнет в настоящем. Барсов только посмеивался, уверенный, что кирпичные стены не развалятся. И точно: к разочарованию небольшой группы ученых и избранных журналистов, которые собрались ночью у печально известного дома, он продолжал незыблемо стоять. Один молодой журналист выразил сомнения по поводу добросовестности ученых – дескать, чего-то испугались и ничего не снесли. Некий старший научный сотрудник – знакомый Андрея, кстати, – тут же как бы невзначай подтолкнул его под колпак и отправил в семьдесят шестой год – полюбоваться развалинами дома, над которыми еще не успела осесть пыль разрушения. Для того, чтобы вернуть его обратно, потребовалась пара часов, в течение которых журналист не сходил с места, боясь, что его не найдут и он навечно останется там. Но нашли и вернули, правда, без часов, фотокамеры и бумажника, с фингалом под левым глазом – его как раз начали бить за фальшивые доллары. В его бумажнике оказались зеленые банкноты нового образца. Он весь трясся, но подтвердил, что здание разрушено до самого фундамента, и тут же потребовал материальной и моральной компенсации. Таким образом, было доказано, что обратного хода история не имеет.
Однако в ней может появиться что-то новое, например, человек, спасенный Яблонским от расстрела и доживший до 200… года. Где и насколько неожиданно он появится, было на данный момент невозможно предсказать. А если он успеет произвести на свет потомство, то где-то в Средневолжске внезапно появится целая новая семья. То есть для семьи это вовсе не будет внезапно. А вот жители Средневолжска 200… года могут очень удивиться, обнаружив однажды утром новых соседей, – ведь должны они будут занимать какое-то место под солнцем. Не то чтобы этого самого места Барсову было жалко. Но справляться с этой проблемой он не был готов.
Раньше Барсов был уверен, что измененное прошлое образует параллельную реальность, которая никак не сможет пересечься с нынешней. И опыты вроде это подтверждали. Однако воспоминания, которые стали появляться у Бахметьева-деда, все перевернули, и Барсов удвоил осторожность.
Не отпуская диска, Яблонский оглянулся на дверь в подвал. Она, как и следовало ожидать, была заперта. Яблонский повел рукой вправо. Его не до конца материализовавшееся тело легко поплыло вслед за рукой и прошло сквозь стену. Он успел почувствовать запах известки и оказался в коридоре, тускло освещенном одной лампочкой, которая была расположена под самым потолком и защищена колпаком из металлических прутьев. Коридор был пуст. Он остановился и стал поджидать Митю.
Митино появление было эффектным – он, пройдя сквозь стену, так увлекся легким парением, что поздно отпустил диск, и его материализовавшееся тело с размаху врезалось сзади в Яблонского. Тот беспомощно взмахнул руками и упал на пол, пролетев с метр вперед. Если бы часовые или дежурные надзиратели сейчас появились в этом коридоре, они обнаружили бы мало достоинства в позе обожаемого вождя.
Когда Яблонский закончил ругать Митю – артистично, с грузинским акцентом, грозя ему лесоповалом, пожизненным заключением без права переписки и расстрелом одновременно, – они легко и беспрепятственно установили первую камеру – над дверью в подвал.
Дальше поднялись на первый этаж, чтобы установить вторую камеру над дверью приемной Селиванова. От лестницы в подвал надо было идти по длинному коридору, по обеим сторонам которого были двери в камеры заключенных с глазками, повернуть направо за угол и пройти там коротким коридором, который упирался прямо в селивановскую дверь, обитую кожей. Здесь Митино сердце затрепетало и улетело куда-то по направлению к желудку, где продолжало жалобно трепыхаться. По коридору от камеры к камере шел надзиратель в военной форме и заглядывал в камеры через глазки. Митя уставился на него во все глаза. Еще бы! Раньше такие фигуры он видел только в черно-белых фильмах. Перетянутая широким ремнем гимнастерка, сапоги, фуражка… Сердце перестало трепыхаться, и Мите нестерпимо захотелось эту фигуру потрогать и рассмотреть детали – длинные погоны, бляху на ремне и гимнастерку.
– Куда поперед батьки выскакиваешь, – зашипел ему в спину оказавшийся сзади Яблонский. – На два шага сзади!
Митя подивился командирскому голосу пародиста и послушно отстал. Яблонский, заложив руки за спину, продолжал уверенно и неторопливо шагать вперед. Надзиратель, наоборот, настороженно остановился, положив руку на кобуру. В темноватом коридоре он не видел лица шагавшего ему навстречу человека и пытался понять, кто перед ним – начальник или заключенный при попытке к бегству. Если это начальник – непонятно, как он пробрался сюда мимо всех постов незамеченным. Для заключенного человек шагал уж слишком неторопливо и слишком уверенно.
Когда до надзирателя оставалось не больше пяти шагов, Яблонский вынул из-за спины руку с трубкой и характерным жестом, который до одури изучал на документальных лентах, сунул ее в рот. Надзиратель, начиная узнавать знакомые черты, оцепенел и замер, объятый мистическим ужасом. Сталин был для него культовой фигурой – образом с плаката, голосом по радио и символом, на который указывали вышестоящие товарищи. Средневолжск и Иосиф Виссарионович были для него так же несопоставимы, как тот же самый Средневолжск и Майкл Джексон для Мити.