Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
Катя притащила огромную тарелку с бутербродами.
– А где я там обедать буду? – с набитым ртом поинтересовался Сергей. – У них хоть столовая в институте есть?
– В магазин сходишь. Как простой советский гражданин. Помнишь, где у тебя деньги лежат?
Сергей проверил наличие бумажника во внутреннем кармане щегольской дубленки и с любопытством рассмотрел деньги. Узкие длинные фиолетовые бумажки ему понравились. С них честным открытым взглядом на него смотрел улыбающийся шахтер с отбойным молотком на плече.
– Интеллигенцию, значит, не замечают как класс, – язвительно сказал Сергей.
Он открыл крышку «шпионского» кейса с цифровым замком. Крошечные видеокамеры и микрофоны лежали в кармашке, упакованные в мыльницу.
– Переложи два комплекта в карман пиджака, – потребовал Анатолий Васильевич. – Пусть будут наготове.
Наконец кофе был выпит, а бутерброды доедены.
– Ну, ребята, – полез было с рукопожатиями Сергей.
– Да ладно тебе, все равно через пару часов увидимся, – отмахнулся Андрей. – Ну, в путь!
– Ни пуха, ни пера! – пожелал Барсов. – Давай там, соответствуй эпохе!
Он подвел Сергея поближе к монитору и скомандовал:
– Жми!
И Сергей нажал. В то же мгновение он ощутил морозный воздух и вместо стен лаборатории увидел ослепительное сияние чистого снега. Помня инструкции, он внимательно огляделся, не отпуская диск. Людей в поле видимости не было – значит, можно было отпускать диск и становиться видимым.
Белизна снега и воздух, чуть пахнущий печным дымком, поразили его. Он сообразил, что в последние годы видел такой снег только за городом. В Средневолжске снег был испоганен песком и солью. На центральных улицах снегоуборочные машины соскабливали с тротуаров все, что могли.
Морозец был градусов пятнадцать. Сергей неуверенно пошел по направлению к улице. Когда он подходил к подъезду, который находился возле выхода со двора, из него вышла молодая женщина в длинном сером пальто. Сергей не сразу сообразил, что в ее облике было очень необычным. Девушка оглянулась, услышав, как снег скрипит под его ногами, и он понял. Во-первых, у нее не было сумки. Она не болталась на плече, не свисала с руки. От этого ее фигура имела четко очерченный, очень женственный силуэт. Во-вторых, ее руки были спрятаны в черную каракулевую муфту! Сергей сразу почувствовал себя как в музее народного быта, где посетителям разрешалось участвовать в разыгрываемых для них сценах. Он вежливо поздоровался, ускорил шаг, вышел на улицу и растерялся. Это улица Волкова, без сомнения. Но гостиницы «Плес» не было. Ее просто еще не построили. Естественно, ведь она будет построена лет через тридцать. Не было и других привычных ориентиров. Зато ресторан «Волна», который Сергей прекрасно знал и часто водил туда Гулю, был на месте – со своими купеческими колоннами и роскошным полукруглым крыльцом. Правда, вместо стеклянных дверей были массивные деревянные, с огромными металлическими ручками, что придавало ресторану благородный, даже величественный вид. Напротив ресторана, через дорогу, между двумя фонарными столбами был натянут красный лозунг, на котором белыми буквами было написано: «Вперед, к победе коммунизма!». Видимо, таким образом подвыпившим и потерявшим ориентацию в пространстве посетителям «Волны» указывалось генеральное направление, на случай если они, выйдя из ресторана, сомневались, куда пойти.
В данный момент жители Средневолжска шли на работу. Машин на улице не было совсем. Судя по дороге, на которой толстым слоем лежал снег, здесь ездили редко. Сергей пошел к «Волне», чтобы выйти на площадь, от которой можно было добраться до пединститута. Мимо него проехал маленький красный автобусик, битком набитый людьми.
Площадь Сергей не узнал. Во-первых, в ее центре не было памятника Ленину, которому будет суждено простоять до двадцать первого века, – его просто забудут снести. Но это не главное. В его времени площадь ограничивалась с правой стороны огромным серым зданием технического университета – унылой длиннющей коробкой. Сейчас университета не было, и глаз радовал вид на прилегающие улицы с деревянными домами, за которыми под белым заснеженным пространством угадывалась Волга. Сергей посмотрел налево. Там протянулась гостиница «Советская» – с множеством полуколонн и высокими полукруглыми окнами. Первый этаж еще не пестрел яркими крылечками многочисленных магазинов, поэтому создавалось впечатление, что за этими окнами скрываются огромные деревянные кровати с малиновыми балдахинами над ними, глубокие вольтеровские кресла и дубовые комоды. Впрочем, вполне вероятно, что так оно и было. Перед входом – высоченными полукруглыми дверями – стояло деревянное корыто, занесенное снегом, а на чисто выметенном крыльце лежал веник. Сергей не сразу догадался, что веник – чтобы обметать снег с обуви. Он посмотрел на свои щегольские ботинки, топнул ногой, и снег сразу отвалился. Сергей еще раз посмотрел на веник, пожал плечами и двинулся дальше.
Он прошел мимо парка – вот он совсем не изменился – и повернул налево, на Коммунистическую улицу, которая вела к институту. Она была еще вся деревянная, поэтому кирпичное четырехэтажное здание института он увидел издалека. Сразу за институтом простиралась деревня. Сергей даже вспомнил ее название, которое слышал от деда, – Лапшино.
– Надо же, – удивился он, – оказывается, пединститут был построен на окраине.
Когда он добрался до института, было без двадцати восемь.
– Рано, – с досадой подумал он и приготовился, что придется долго ждать ректора.
Он потоптался у входа, наблюдая за входящими людьми. Студентов пока было мало, заходили в основном преподаватели. Многие брали разложенные у входа веники и старательно обметали снег с валенок, которыми было бесполезно топать, чтобы стряхнуть снег. У более модных молодых преподавательниц были войлочные сапоги или «бурки» с коричневыми носами и белыми голенищами. Все искоса поглядывали на Сергея. В красно-коричневой дубленке, норковой шапке (более вызывающие варианты на него пока решили не надевать), в остроносых черных кожаных ботинках, черных же изящного покроя узких брюках он производил впечатление. А его кейс явно разил мужскую часть преподавателей наповал. Они стыдливо прижимали к себе бесформенные черные или коричневые портфели, которые застегивались перекидывающейся крышкой с двумя замками. Сергей в свою очередь с завистью смотрел на портфели, решив про себя, что надо обязательно добыть такой для отца и для себя.
Ректор Валентин Николаевич Дьяконов, как ни странно, был уже в кабинете. Когда Сергей вошел, он задумчиво разглядывал чернильницу с откидной металлической крышкой с шишечкой на верхушке и раздумывал, не долить ли туда чернил.
– Здравствуйте, – поздоровался Сергей. – Меня зовут Сергей Александрович Бахметьев. – Он с любопытством взглянул на темный стол, покрытый зеленым сукном, и черные кожаные диваны, стоявшие у стены.
– А! Наш молодой специалист, – приветливо посмотрел на него Валентин Николаевич. Его взгляд задержался на дубленке и замер на кейсе. – Присаживайтесь.
Пока Дьяконов изучал документы и исподтишка разглядывал Сергея, тот с не меньшим любопытством рассматривал его кабинет, вбирая в себя все детали – чернильный прибор с впадинкой для перьевой ручки и мраморным прессом с промокательной бумагой, портреты Ленина, Сталина и тройной профиль Маркса, Энгельса и Ленина, симметрично расположенные между окнами.
– У вас такое редкое сочетание – математика и английский, – наконец произнес Валентин Николаевич. Сергей кивнул.
– Собственно, математика – моя основная специальность, – пояснил он, прикрепляя микрофон на липучке к нижней поверхности стола. – А английский оказался нужен для чтения литературы по специальности. Пришлось изучить.
– А кстати, где ваша учетная карточка?
– ???
– Разве вы не член партии? – строго спросил Дьяконов, глядя в изумленные глаза Сергея.
– Член, член, – энергично закивал тот головой, злясь на Андрея за то, что тот забыл такую существенную деталь.
– Вы должны встать в парткоме на учет как можно скорее, – уже мягче произнес ректор и поднялся. – У вас, я смотрю, два диплома с отличием. Замечательно. Пойдемте, познакомлю вас с деканами.
Сергей галантно пропустил ректора вперед и, выходя, успел прикрепить видеокамеру к портрету Дзержинского, который висел над дверью. То, что камера оказалась на страже революционного порядка, показалось ему особенно удачным, и он довольно растянул рот до ушей.