Неизменная любовь
Шрифт:
— Вдвоем, мама, я ничего не могу больше делать. У меня дома дочь. И одну я ее не оставляю.
Да, все шло слишком гладко, и я боялась подвоха со стороны несчастного ребенка, который, возможно, только притворяется счастливым. Правду, наверное, знает одна лишь Стелла, но я пока еще не выучила собачьего языка. Я учила Лену английскому и не только по школьной программе, а потому что в феврале нас ждала Ирландия, и в шкафчике уже лежал заграничный паспорт с Шенгенской визой, которой мы воспользуемся уже в конце декабря на русско-финской границе.
— Мам,
— Да, а папа твой тут получается совсем не при чем как бы?
Я выдала это со злостью. Сын ответил мне со смешком:
— В этом случае как бы нет.
— Знаешь, а она на вас похожа внешне, — выдала я как факт, а не для того, чтобы позлить сына.
— А лучше б на тебя…
Его хрен разозлишь! И меня теперь тоже. Я рычу только взаперти в самой маленькой комнате в квартире. Никто не должен видеть, как мне плохо и тяжело. Мама обязана быть сильной. Если не мама, то кто? Папа, что ли?
Глава 12 "Трое дома, не считая собаки"
— Ленусь, это же элементарная математика!
Я швырнула прихватку, которой доставала из духовки шарлотку, и ринулась в комнату.
— Слава, у тебя телефон звонит, не слышишь, что ли?
Телефон его не звонил, но лежал на кухне, и я могла лгать без зазрения совести. Березов швырнул ручку и пошел следом за мной. Я закрыла дверь и прорычала тихо:
— О чем я с тобой говорила?
— О чем? — Березов действительно проверял свой телефон и, конечно же, не нашел ни одного пропущенного звонка. Звонить ему некому! Друзей у него нет. — Ян, в чем дело?
Он, видимо, догадался про обман. Или за запахом шарлотки все же уловил мои злобные флюиды!
— Во-первых, не ори на ребенка. Во-вторых, я просила не называть ее «Ленусь», просила?
Березов громко выдохнул.
— Ян, это уже шиза. Не меньше.
Я на мгновение прикрыла глаза.
— Слава, я не могу слышать это имя из твоих уст. Не могу. У меня жуткое дежавю и мне плохо. На физическом уровне. Тебе меня не жалко, нет?
Он молчал.
— В этом доме есть только «Янусь», ясно?
— Мне ясно лишь одно. Что у моей жены поехала крыша.
Он сказал это почти что в полный голос, но я все равно прошипела тихо:
— Ты приложил к этому руку. Я тащу на себе этого ребенка, не ты. Я разругалась с собственной матерью. Я даю взятки директору школы, чтобы никто не узнал о прошлом Лены. Я пытаюсь быть матерью в то время, как мне хочется быть женой. Просто женой. А меня, как жену, уже никто и не видит. У него есть «Ленусь», какого хрена ему нужна «Янусь»?! Янусь должна лишь стелить, чтобы Лене не больно падать было.
Березов схватил меня за плечи. Думала, тряхнет. Нет, только сжал их, стиснул с нечеловеческой силой, и я чуть не взвизгнула. Но сдержалась.
— Прекрати! Не обвиняй меня в том, в чем я не виноват. У меня нет дежавю. Я смотрю вперед. И я хочу видеть будущее в радужных тонах, но ты сгущаешь краски. Не становись похожей на свою мать. У тебя все в жизни хорошо, Яна. Ты горы свернула за эту осень. Просто на улице сейчас гадость. Но мы скоро поедем в зиму, в настоящую зиму.
Я вырвала плечи, шагнула к столу, одержимая желанием засветить Березову шарлоткой между глаз. Но я не могла позволить себе это сделать. В доме ребенок. В доме скандалам не место.
— Иди к ней, — буркнула я, не оборачиваясь. — Еще один крик, и я тебя зарежу. Честное персидское слово.
Он ушел, не придержав дверь, и та громко хлопнула. Я рухнула на стул и схватила из вазочки апельсин. Ну да… а ты, Янусь, съешь апельсин…
Не жалея ногтей, я принялась драть с него шкурку, не испытывая никакого желания его есть. Почистила, разделила на дольки, положила на блюдце и отнесла в большую комнату.
— Мы еще не закончили, — прорычал Березов при моем появлении.
Я шарахнула блюдцем по столу. Молча. И не ответила на молящий взгляд Лены. Я спасать тебя не буду. Это он тебя спас, не я.
— Ян, ты просто устала, — тронул меня Березов за плечо, когда я легла спать. Поздно. В надежде, что он уже заснул.
— Тогда дай мне спать и не гунди.
Он убрал руку. Резко. Как ошпаренный. И ничего не сказал. Молча отвернулся.
В квартире тишина. Никто не скребется под дверью. Я теперь даже не хозяйка для Стеллы. Мамой мне тоже не стать. Не получается. Как таких родителей называют — смотритель в зоопарке: дитё накормлено, выгуляно, получает хорошие оценки — в будущем. Можно гордиться общественными достижениями. Только гордости нет. Одна апатия. Я ничего больше не хочу. Город украшают к праздникам, а у меня в голове если и загорается, то только тревожная лампочка: что-то не так, что-то совсем не так…
— Яна, не хотите устроить в студии что-нибудь детское? — спросила Анюта. — Раз у вас теперь есть дочь.
Хочу? Детское? Нет, не хочу. Лена не ребенок. А я не мама.
И все же она настаивала:
— Хотя бы на школьные каникулы? Это классно.
— Мы уезжаем.
— Тогда перед праздниками в выходные будем делать елочные игрушки.
У Анюты тоже паршивое настроение. Не помирилась она с бывшим. Свалил в туман. Вдруг. К другой. Разве может быть кто-то лучше Анюты?
И я согласилась на ее предложение. Но при условии, что кто-то будет вести этот мастер-класс вместе с Леной.
— Это эксплуатация детского труда, — заявил Березов.
— Дурак ты, — огрызнулась я. — Это социализация твоего ребенка.
Твоего… Я аж выплюнула притяжательное местоимение! Твоего…
— Я же ничего не умею, — испугалась Лена, когда я рассказала о проекте.
— Научишься. А потом остальных научишь. Это работа, а не игрушки.
Мы поставили минимальную цену на мастер-классы выходного дня. Мне нужны были новые нормальные клиентки с детьми. Обычными детьми. Чтобы с началом третьей и первой питерской четверти у нас с Леной не возникло еще больше проблем.