Неизменная любовь
Шрифт:
— Я знаю много смешных историй, — вспыхнула бедняжка.
— Я уверена, что знаешь. Просто не надо нас обхаживать. Кроме меня, тут все здоровы.
Хотелось добавить — физически. Но я промолчала. С психическим здоровьем у нас в семье напряженка. Но пока было затишье. Березов ничего не говорил. Даже не шутил. Впрочем, я знала причину. Завтрашний совместный завтрак станет последним.
Сейчас, лежа в кровати, мы оба вслушивались в скрип половиц. Нам хотелось насладиться присутствием в доме сына, а вовсе не следить за тем, в какой комнате он в действительности ночует. Глупые, к чему шифроваться…
Слава молча обнял меня и ткнулся носом между моих лопаток. Я накрыла ладонью скрещенные у меня под грудью пальцы и ничего не сказала. Слова только мешают понимать друг друга. Так ведь ты сказал, Лис? Люди просто забыли, что иногда нужно слушать сердце. Потому что если его долго не слушать, оно может и вовсе замолчать.
Как бы поскорее заснуть, чтобы не слышать больше раздающихся за спиной тяжелых вздохов? У меня тоже щемит сердце. Я тоже через день и через да так и буду прислушиваться к отсутствующим в доме шорохам. И дети обязательно что-то забудут, и я стану перекладывать эту вещь с места на место, чтобы не потерять и потом вернуть законному хозяину. Это я буду так себя обманывать, а на самом-то деле буду искать следы Мишкиных рук — пусть даже на вещи Эйлин, его запах, его… его самого.
Я ведь собственноручно отправила его на зеленый остров. Так отчего же мне сейчас так плохо? Оттого ли, что я одновременно потеряла двух своих мужчин. Один за двумя стенками, другой в двух миллиметрах от меня, но оба жутко далеки и по обоим я уже скучаю. И если одного не хочу возвращать домой, потому что это его выбор, то второго вернуть необходимо, потому что это его дурь.
— Слава, спи, пожалуйста.
Я попросила тихо и без вызова, но он почему-то молча разомкнул пальцы и повернулся ко мне спиной. Хорошо еще не отодвинулся. Да что же это такое…
Я повернулась следом и обняла его сама. Слава замер. На мгновение. Наверное, хотел что-то сказать или обнять или еще что-то, но не сделал ничего. Так мы и лежали молча. Правда уже в тишине. Он перестал тяжело вздыхать. Успокоился? Вряд ли. Просто хотел сделать вид, что уснул. Ведь именно об этом я его попросила.
Глава 10 "Ну пожалуйста…"
Утро выдалось до безумия нервным. И за общим напряжением я перестала даже чувствовать больную ногу. Мишка попросил научить Эйлин печь тонкие блины. Бабушка, не выдержав суеты и чада, ушла с кухни. Мужики уселись в гостиной и создавали вид — вернее сказать, шум — деловой беседы.
Мне приставили к плите стул, и я то садилась, то вставала, но вскоре поняла, что мне легче просто опираться на спинку. Мать на веранде, наверное, продолжала ворчать, что я идиотка и не жалею себя, что вот, блин, приспичило, и у Мишки вообще нет совести. Про Эйлин она ничего не сказала. Наверное, для несчастной блинной ученицы она припасла слова нецензурные.
— Мой муж любит блины со сметаной и вареньем, — сказала я, с упоением глядя на высокую горку свежеиспеченных блинов. — Майкл просто со сметаной. Но сегодня мы сделаем блины с копченым лососем, потому что у нас его слишком много.
Потом немного поговорили про рыбалку и выяснили, что папа Эйлин терпеть не может рыбачить, а у деда даже имелась специальная рыбацкая лодочка, которую до сих пор строят по древним кельтским схемам. Мать Эйлин к слову не пришлась, и я смирилась с тем, что придется самой составлять о ней мнение прямо на свадьбе. На свадьбе… У меня заныла не только нога, но и все тело, и я попросила Эйлин помочь мне передвинуть стул поближе к столу, чтобы я сидя занялась начинкой и закручиванием блинов в трубочки.
Все ели молча. Даже забыли поблагодарить хозяек. Бабушка два раза вскакивала к чайнику, который еще повторно не закипел. Ребята собирались уехать сразу после обеда, чтобы успеть к вечернему поезду. В Хельсинки у них есть полтора дня. Что они будут там делать, меня не интересовало и я не спрашивала. Они подарили нам пять дней — и на том спасибо. И перед разлукой лишним днем все равно не надышишься. Тем более в феврале мы точно увидимся. Еще и при очень радостных обстоятельствах.
Возможно, именно поэтому мы простились довольно сухо. И даже после исчезновения за елками габаритных огней Фольксвагена, мои глаза остались сухими — я отпускала Мишу со спокойным сердцем. Все тревоги оставались у меня за спиной. Слава молчал и шурудил кроссовкой гравий. Его надо было чем-то занять, и я обернулась к нему.
— Слава, я хочу в сауну.
Он качнул головой. Мы так и не включили ее — Эйлин отнекивалась. Наверное, стеснялась идти с Мишей, а со мной и подавно. Я не стеснялась ничего. Даже того, что до ужина еще было очень далеко.
Муж покорно отправился исполнять мою просьбу, а я прошла на кухню, чтобы попросить маму оставить в покое посуду — для этого существуют посудомоечные машины, и у нас она новая, между прочим.
— Вы когда поедете домой?
Мать знала, что я купила для себя билет только в один конец. А как иначе я могла поступить — я никогда раньше не отправляла мужа на машине одного. Хотя в момент покупки я долго сомневалась взять ли билет туда-обратно.
— Вас на поезд отвезем и поедем дальше.
Так что уезжали мы завтра, и я еще раз проверила все счета и попросила мужа отконвоировать меня к соседу. Надо было попрощаться — завтра он будет на работе — и попросить звонить нам, если они вдруг заметят в доме какие-нибудь проблемы.
— Когда теперь приедете? — спросил Томми.
Я стрельнула глазами в сторону Славы и сказала:
— Как всегда, на Новый год. В Рождество Слава, скорее всего, еще будет работать.
К дому мы возвращались медленно и не только из-за моей больной ноги. Мне мерещились голоса детей, и только сейчас глаза начало пощипывать. Откроешь дверь — и никого. Поэтому я поспешила в сауну — там Мишка в этот свой приезд не побывал.
— С тобой посидеть?
Я мотнула головой и отказалась. Мне вдруг захотелось одиночества. А через секунду, когда Слава еще не закрыл дверь, я крикнула:
— Нет, останься… — И, кажется, покраснела не от жары. И точно оправдываясь, добавила: — Вдруг я не сумею слезть с полки?
Слава вышел, чтобы раздеться, и вернулся ко мне абсолютно голым.
— Яна, только не вздумай реветь.
Я снова мотнула головой, точно говорила — не буду. Но я ведь не говорила — я не могла ему такое пообещать. На душе было пусто. Ужасно. Хотя головой я и понимала, что все правильно, что все так и должно быть.