Нелюбовный роман
Шрифт:
Поэтому Дениз тоже смягчилась, вручила Севель сертификат на огромную сумму в детский магазин, а чуть позже подарила и от себя несколько крупных банкнот – мол, купи себе что-нибудь. В глазах Дениз всё на свете измерялось только деньгами, поэтому она не умела показывать свою приязнь другими способами. Её сперва даже обескуражило то, как спокойно новая жена приняла её высокомерие – такая покладистость была непонятна – а когда Севель совершенно искренне просияла, получив в подарок старое пальто Дениз, та окончательно решила, что соперница не опасна.
И подобрела.
Новобрачная сразу поняла, что это – почти так же важно, как симпатия Аники. Если Аника распоряжалась семьёй и решала её насущные нужды – все, от получения справок до обеспечения жильём – то Дениз зарабатывала на это деньги. Её доброта тоже была значима. Она готова была полюбить маленького сына Севель, лишь бы та признала её главенство. И, раз вторая жена всё равно не имела времени вмешиваться в воспитание – слишком она была занята делами фирмы – Севель покорилась ей и в этом. Пусть обе старшие жены считают себя главными в деле воспитания. Пусть Аника приказывает, что готовить сыну и во что его одевать, а Дениз решает, где он будет учиться. Школа и вуз – дело будущего, и тут последнее слово всё равно за Нумерием. А еда и одежда – такая ерунда по сравнению с возможностью просто видеть малыша, держать его на руках, прижимать к себе и играть с ним, что Севель была согласна поступиться любыми своими правами.
Да и какие вообще у неё могли быть права? Она ведь не обладала ничем таким, чтоб отстоять их, а в подобной ситуации известно что бывает. Ничто и никогда не даётся без труда и потерь, без борьбы, без возможности повлиять на тех, кто хочет прибрать твоё к рукам. И если нет ничего: ни прав, ни характера, ни возможности настаивать на своём, если обстоятельства таковы, что ты целиком и полностью зависишь от других – делать нечего. Нужно смириться. Умение ждать и терпеть – штука полезная, и Севель отлично это понимала.
Впрочем, сейчас ей, наконец-то сумевшей выдохнуть и чуть-чуть расслабиться, смирение давалось особенно легко. Даже с удовольствием. Она не видела особенной разницы между тем, кормить ли сына супом с говядиной или курицей, протирать ли ему кабачок через сито или мельчить овощ блендером, гулять ли с полудня до двух или с одиннадцати до часу. Она была согласна с тем, что указания старшей жены следует выполнять, и успокаивала себя тем, что у Аники очень много дел, вникать во все тонкости она не сможет.
Через несколько дней после знакомства Аника привезла Севель ключи от квартиры, объяснила, что сняла ей жильё поблизости от семейного дома, и что надо быстро уложить вещи и уехать. Поскольку теперь Севель замужняя женщина, государство больше не обязано предоставлять ей жильё, останется только пособие на ребёнка. Но квартира, в которой молодая женщина оказалась, понравилась ей ещё больше, чем прежняя. Она оказалась просторнее, здесь уже были настоящая кухня и кладовая. После того как Севель разложила детские вещи так, как велела ей Аника, они сели на лоджии выпить чаю. Малыш ползал тут же. Это была почти идиллия, о которой Севель совсем недавно не могла даже мечтать.
Нумерий приезжал к ней не чаще раза в неделю, привозил мальчику всякие мелочи, держал его на коленях и умилённо тетешкал. Он нескоро остался ночевать с Севель, но, разумеется, это в конце концов произошло. И молодая женщина вполне успокоилась. Детали огромной картины сложились, и картина стала вполне логичной, то есть предсказуемой. По крайней мере, так ей казалось. Теперь она, по крайней мере, была настоящей женой своего мужа, и другие его жёны иногда приезжали к ней. То есть, в свою очередь её признали.
– Забавное дело, правда? – сказала Фруэла, когда они вместе сидели на лоджии и пробовали новый цветочный чай. – Как много существует женщин из хороших семей, которым не удаётся произвести на свет сыновей, хотя они могут дать сыновьям всё, буквально всё. А потом – раз! – и мальчик рождается у женщины вообще без семьи, без мужа, вот так просто. И это не такие уж редкие случаи, раз государство принимает меры к тому, чтоб таких детей поддерживать. Странно, правда?
– Чего же странного? – наивно ответила Севель. – Простых женщин намного больше, чем дам, которые родились в хороших семьях. Вот и получается.
– Разве это справедливо? Как ты сама думаешь?
– Я думаю, что жизнь и сама-то несправедлива. Кто-то рождается в богатой семье, а кто-то с рождения обречён на нищету. В этом тоже мало честности, но так оно есть. Видимо, этот молот одинаково бьёт и бедных, и богатых. Но бедных – всё-таки сильнее.
Фруэла ловко скрыла кривую усмешку за усмешкой вполне добродушной. И хоть и не сразу, но добавила:
– Ты же понимаешь, почему наш супруг женился на тебе. Он надеется получить собственного сына. Но раз ты уже родила одного, второго тебе не родить. Никогда. Боюсь, супруг будет разочарован.
– А мне кажется, он всё понимает. Думаю, если кто и родит ему сына, то одна из старших жён. А пока он играет с Ваней. Надеюсь, мальчик оправдает его надежды.
Севель никогда не была искусна в женских интригах и очень запоздало поняла, на что намекала собеседница и чего желала. Но столь же запоздало у неё возникло ощущение, что её ответ Фруэлу вполне удовлетворил и успокоил. А потому успокоилась и сама. Ей не нужна была вражда с другими жёнами её мужа, которые, к тому же, появились у него как положено, а не как она – впопыхах и по сомнительным причинам.
В конце концов, если бы Нумерий захотел заполучить её сына, он мог бы просто отобрать его у неё. Усыновить его через дам из опеки – ему бы позволили, он женатый мужчина с большой семьёй – и тогда Севель осталась бы за бортом, а Ованеса воспитывала бы любая из жён её нынешнего мужа. Выбор богатый.
Правда, чуть позже он сам завёл разговор о том, что это совсем не так просто.
– Знаешь, я уже подумывал о том, чтоб усыновить твоего мальчика, раз своего у меня нет и вряд ли будет. Подумывал. В опеке обещали рассмотреть заявление, но объяснили, что сперва они обязаны кое-что сделать для того, чтоб найти настоящего отца ребёнка.