Немцы
Шрифт:
– Ты с ним женилась, ты и слушайся!
Но однажды, когда мать собралась отлупить его за какую-то проделку, а Лаптев заступился и выгородил Аркашку, тот помягчел.
– Ишь какая! – шепнул он Лаптеву. – Привыкла командовать. Ты тоже, смотри, ей не поддавайся.
– За меня не беспокойся, – засмеялся Лаптев.
После этого он несколько раз брал с собой мальчика в поездки по участкам и в лес.
– Я бы с тобой вовсе подружил, да ты курить не даешь, – признался Аркашка. – Немцам своим даешь, а мне жалеешь.
– И не дам. Тоже мне курильщик! Ты, может
– Нет, я с девками не знаюсь. Нужны они мне! – сплевывая через губу, отозвался Аркашка.
Когда начались занятия в школе, Лаптеву досталось нелегкое дело: заставить мальчишку, с трудом переползшего в пятый класс, делать уроки, было невозможно.
– Сиди ты спокойно, – старясь подавить раздражение, говорил Лаптев пасынку. – Что ты вертишься, словно шилом тебя тычут?
– Да съезди ты ему по затылку! – окликала из соседней комнаты Татьяна.
– Бить не стану, а в кино ты у меня больше не пойдешь, понял? Решай задачу, пока от матери не влетело. Давай, я тебе умножение сделаю, а дальше ты сам.
– Ну и терпение у тебя! – удивлялась жена. – Я бы давно из него лучины нащепала.
Но если не считать постоянных столкновений во время приготовления уроков, Лаптев с Аркашкой все же подружились.
– Шалые вы оба! – делая вид, что сердится, говорила Татьяна Герасимовна, когда они затевали возню, вовлекая в нее и Нюрочку, катались по постелям и мяли одеяла.
Аркашка входил в азарт, весь красный, растрепанный, петухом налетал на Лаптева; тот, улыбаясь, в два приема клал его на лопатки, а Нюрочка радостно визжала. Лаптев теперь частенько ловил себя на мысли, что ему уже не хочется, как прежде, допоздна задерживаться в лагере, что его тянет домой, к Татьяне и ребятам. Он очень огорчался, когда не заставал жену дома, но всячески пытался скрыть это от тещи. Но та все замечала.
– Хоть бы ты, Петя, разок проучил ее, дуру. Подумай, опять с ночевкой в лес укатила. Ну ладное ли дело замужней бабе дома не ночевать?
– Что же сделаешь, если у нее такая работа? – немного сконфузившись, отвечал Лаптев.
– Скажи, пожалуйста, работа! Да разве другие-то не работают? Тоже начальством оба называетесь, а только и знаете, что день-деньской, не жравши, где-то рыщете. Ну, ты уж ладно, все-таки мужик. А она что? Какому мужу понравится, если баба по трое суток дома не бывает?
– Если бы она мне не нравилась, я бы и не женился, – шутливо отмахивался от тещи Лаптев. – Она, мама, современная женщина.
– То-то современная, а ко времени никогда домой не поспеет. Гляжу я на вас: непутевые вы, все у вас не как у людей!
Теща распекала Лаптева, а соседкам потихоньку хвасталась:
– Зятек у меня – чистое золото! Не пьет, курит самую малость, а чтобы матом или еще как обругаться – Боже упаси! Покойник Танин, Федор, бывало, как напьется, и Татьяну, и меня матом распушит, а этот улыбается все. А уж Нюрку избаловал начисто, закормил конфетами.
– Счастье, счастье твоей Татьяне, – поддакивали соседки. – Сейчас бабы рады хоть какого-нибудь завалященького мужика найти, а она, гляди, какого отхватила: и моложе себя, и морда у него такая симпатичная! Пущай держится за него обеими руками, а то по нонешнему времени того и гляди отобьют.
– Не, не отобьют, он у нас самостоятельный, – солидно говорила лаптевская теща.
19
Новый староста лагеря Эдуард Лендель вставал всегда аккуратно в пять часов утра, на час раньше всего лагеря, и сразу же одевался самым тщательным образом, стараясь и в этом отличаться от своего предшественника Грауера, который имел обыкновение расхаживать по лагерю в пижаме и ночных туфлях. Лендель брился и аккуратно зачесывал пышные седые волосы. Завтракал он вместе со всеми в общей столовой и категорически запрещал поварихам приносить еду наверх, в его комнату. Правда, поварихи пытались наливать в его миску супа побольше и погуще, но Лендель, замечая их ухищрения, вежливо просил больше так не делать. Лаптев очень скоро успел понять, что не ошибся в выборе, сделав Ленделя старостой лагеря, и приказал давать ему питание, которое получали больные и лучшие рабочие. Однако Лендель отказался.
– Что скажут по этому поводу мои товарищи? – смущенно возразил он, когда Лаптев сообщил ему об этом.
Тот усмехнулся:
– Грауер вот никогда не отказывался. Впрочем, это не делает ему чести. Мы найдем выход из положения, Лендель. Будете ходить в офицерскую столовую. Вот вам мой пропуск. Все равно теща бранит меня, когда я не обедаю дома.
Офицерская столовая находилась довольно далеко от лагеря, и Лендель всякий раз переживал, что приходится терять так много времени на хождение туда и обратно. Вскоре он отказался от завтрака и ужина и стал ходить только на обед. Почтительно поздоровавшись с официантками, он застенчиво проходил в уголок и садился за стол. Одна из официанток явно благоволила к нему:
– Эдуард мой пришел! Глаша, налей две порции! Может, квасу хочешь?
Возвращаясь в лагерь из столовой по пыльной улице, Лендель часто видел маленькую девочку, игравшую возле дома с уродливой тряпичной куклой. Он улыбался ей, и девочка отвечала приветливой улыбкой. Лендель давно приготовил для нее подарок, да никак не решался отдать. Наконец, завидев малышку, он подошел поближе и протянул ей маленького фарфорового голубого котенка с розовым бантиком – одну из тех безделушек, которые засунули отцу в чемодан дочери-близнецы, когда его отправляли в Россию. При виде такой игрушки прямо сказочной красоты девочка даже рот открыла от восторга.
– Это вам, маленькая фрейлейн, – ласково сказал Лендель. – Как ваше имя?
– Нюрочка, – застенчиво ответила она и взяла котенка.
С тех пор на пути к лагерю Ленделя часто перехватывала лаптевская теща:
– Эй, ты, как тебя?.. Иди, молочка попей. Иди, говорю, не жмись.
Чаще всего он отказывался, но иногда заходил, пил парное молоко и закусывал ржаной лепешкой. Нюрочка привыкла к нему и лезла на руки. Лендель смастерил ей колясочку для куклы и подарил еще несколько безделушек. Нюрочка, повиснув на нем, провожала Ленделя до лагеря.