Ненасытность
Шрифт:
— Здоровым людям это не принесет никакого вреда, — пробормотал лаборант. — Это опасно только для больных и ослабленных…
Они расстались почти друзьями. Хотя улыбка лаборанта была несколько натянутой. Он был не особенно восхищен тем, что Бенедикте в присутствии его ассистентки раскрыла его тайну относительно третьего ребенка.
Марит из Свельтена казалось, что она попала в какой-то глубокий колодец и теперь медленно карабкается к свету.
Она не в силах была открыть глаза. Но по мере прояснения сознания к ней
Ей приятно было о ком-то думать. И она очнулась в лучезарном настроении, преисполненная надежд.
Она ощущала необычную легкость в теле. Сначала не понимала, почему это происходит, но потом до нее дошло, что боли уже нет. Но, конечно, при малейшем движении у нее болел оставшийся после операции шов. Зато температуры не было и она чувствовала себя… Как же она чувствовала себя? Она чувствовала себя красивой?
Как приятно было лежать на больничной кровати! В последние месяцы она чувствовала себя совершенно разбитой, неухоженной, никчемной, сколько ни старалась она чинить и стирать свою одежду. Неотступная боль, страх за свое будущее, страх одиночества… Ей самой жутко было смотреть на свои худые, как щепки, руки.
Истощение. Голод и усталость.
Она чувствовала усталость в каждой клеточке тела. Она чувствовала усталость и теперь, но в этой усталости было что-то положительное, был покой, неведомый ей прежде.
Что же вызывало у нее такое приятное чувство? Что звучало в ее душе, подобно чудесной, нежной мелодии? Воспоминание? То, что когда-то произошло? Или то, что должно произойти?
Да, конечно, она должна увидеть своего обожаемого доктора Вольдена, если он по-прежнему в больнице…
Доктор Вольден?
Сердце Марит забилось в экстазе. Кристоффер! Она имеет право называть его Кристоффером! И он…
Нет, воспоминания ускользали от нее. Все было как в тумане, словно какой-то давний сон, смысл которого уже невозможно было уловить.
Но все это было так прекрасно. Он что-нибудь говорил ей? Что-то всплывало в ее памяти и снова угасало. Она пыталась удержать в памяти обрывки воспоминаний.
И тут ей стало намного легче.
Кто-то сидел рядом с ней. Женский голос взывал к глубинным волевым ресурсам Марит. Этот голос говорил ей о воле к жизни, о будущем, о том, что она нужна другим.
Нужна другим? Кому нужна Марит из Свельтена? Никому!
Или…
Может быть, все же кто-то нуждается в ней. Разве Кристоффер не говорил ей…
Нет, она ничего не могла вспомнить.
Чьи-то теплые руки. Она помнила это. Это были руки женщины с тем проникновенным голосом. Эти руки прикоснулись к Марит, ее ладонь оказалась между этими двумя ладонями, и она почувствовала, как в нее вливается фантастическая сила. Сила, побеждающая болезнь и немощь в теле Марит, очищающая ее тело, подобно тому, как потоки дождя смывают пыль с камней и деревьев. Эта сила давала Марит новую, неведомую ей раньше волю к жизни.
И не только это.
Эта сила говорила ей что-то о Кристоффере Вольдене.
Ах, если бы только она могла вспомнить! Ей казалось, что она продирается
Он что-то сказал ей, и она была несказанно рада, так рада, что могла бы заплакать, если бы у нее были на это силы. Нечто подобное она ощущала в себе теперь.
«Марит! Ты слышишь меня?»
Да, он сказал так. А потом?..
Слово за словом она восстанавливала воспоминание. Она вспоминала все, что он сказал ей. Конечно, не дословно, но смысл того, что он сказал, она уловила. И по мере того, как к ней возвращалась память, дыхание ее становилось все более и более учащенным, едва не переходя в плач, а сердце билось так тяжело, что ей самой становилось страшно, но то, что она вспомнила, было просто невероятным, потрясающим, ослепительно-чудесным!
Доктор Вольден, ее любимый доктор Кристоффер Вольден, которого она боготворила больше, чем саму жизнь, фактически сказал, что хочет жениться на ней. Самый лучший человек на свете хочет жениться на ней, Марит из Свельтена, полном ничтожестве, которой постоянно давали об этом понять. Не получившая никакого образования, не знающая, как вести себя на людях, неуклюжая и нищая!
Как это могло случиться?
Он говорил также о детях. При мысли об этом она почувствовала такое безграничное счастье, что ей стало дурно. Ее организм не выдерживал такого наплыва чувств.
И еще он сказал, что любит ее. И она знала, что он на самом деле, а не во сне, сказал ей это. Ведь он поцеловал ее в щеку, а так человек поступает только тогда, когда имеет серьезные намерения.
Марит никто никогда не целовал.
А тут Кристоффер Вольден!
Чем она заслужила подобное счастье?
Дверь открылась. Превозмогая слабость, Марит подняла веки глаз.
В комнату вошла незнакомая женщина.
Незнакомая ли? Стоило ей заговорить, как Марит тотчас же узнала этот низкий, хриплый голос, в котором было столько тепла.
— Марит, ты плачешь? Что случилось?
— Я не могу… ничего поделать. Я так счастлива! Так счастлива! Я не знала… что радость приносит такую боль!
«Да, — подумала Бенедикте. — Раньше ты никогда не испытывала радости. Ты вряд ли даже знала, что означает это слово: радость!»
— Она все знает.
Пристально посмотрев на Бенедикте, Кристоффер сказал:
— Что ты имеешь в виду?
— Марит из Свельтена помнит дословно все, что ты ей сказал. И если ты посмеешь убить ее несказанную радость, я убью тебя!
Кристоффер закрыл руками лицо, медленно опустился на стул в ординаторской.
— Но что же мне делать?
Она не отвечала. Но сердитое выражение ее лица говорило о многом.
Внезапно ему пришла в голову какая-то идея. Он схватил ее за руку.
— Бенедикте… Бенедикте, не могла бы ты…
— О чем ты пытаешься попросить меня?
— Я не знаю всех твоих способностей. Но не могла бы ты сделать так, чтобы Марит все это забыла? Загипнотизировать ее или что-то в этом роде?