Необручница: На острове любви
Шрифт:
— Мы почти приехали, Ана. Первый раз меня тоже тошнило.
Мы, наконец, высадились, слуги подхватили поклажу моих господ, и вскоре мы сидели в небольшой повозке, которая везла нас в гору, вероятно, к тому самому дворцу. Заметив мой любопытный взгляд, сирра Амельдина подтвердила:
— Да, Ана, это дворец наместников, и мы будем там жить. Он поделён на три части, у нас отдельная, вон та, юго-восточная, — она показала пальчиком на правый угол дворца. — Здесь есть, где погулять, так что затворницей ты себя не почувствуешь. Но это мы сделаем завтра, когда я тебе покажу все местные достопримечательности.
Постепенно в моё сознание начинало доходить — до чего была мила моя госпожа. Как она со мной говорила, словно с равной! И я почувствовала, как краснеет моё лицо. Смогу ли я отплатить за эту доброту? Я сделаю всё возможное — дала я себе зарок в те минуты.
Повозка доехала до небольшой площади и остановилась. Сир Брис попрощался с женой до ужина, а сам отправился по делам. Ему нужно было появиться на служебном месте и выяснить, как идут дела на его участке.
Мы же в сопровождении слуг поднялись по достаточно крутой каменной лестнице в нашу часть дворца. Не останавливаясь, сирра Амельдина кивнула тамошнему управляющему, господину Уриэну, отдала приказ приготовить ей воду для купания (и сразу прозвучал ответ, что всё готово), а соседнюю комнату, приспособленную для гардероба, привести в порядок для новой служанки.
Все узлы, коробки и свертки с синявкой исчезли вместе со слугами, а госпожа привела меня в свою спальню.
— Твоя комната, Ана, ещё не готова. И пока не вернулся мой муж, я хочу, чтобы ты как следует привела себя в порядок. Нам нужно смыть твой рыбный запах и заодно я кое-что тебе дам. Раздевайся.
Опять раздеваться? На меня накатило смущение, я медленно начала расстёгивать верх. Госпожа тем временем скинула своё дорожное верхнее платье, не вызывая никого из замковых слуг. Прошла в соседнюю комнатку, оказавшуюся купальней, проверила там температуру воды в лохани. Та и вправду была горячей, и прежде чем плеснуть в неё холодной, госпожа попросила меня потрогать воду, вдруг я любитель горячих ванн.
— Ах, Ана! Какая ты стеснительная! — сирра Амельдина стала мне помогать раздеваться. — Пойми, я уважаю твоё желание сделать всё самостоятельно, но мой нос терпит твои ароматы с самого Лапеша. Имей хоть немного сострадания! Я не успокоюсь, пока от тебя не начнёт пахнуть хотя бы мылом…
Я недоверчиво понюхала свою руку, но мой нос, увы, хранил устойчивость к запахам. Госпожа рассмеялась:
— Нет, Ана, ты меня пока не поймёшь, потому что это особенность моего дара. Можешь не переживать, Брис ничего не чувствует, за нас обоих это делаю я, — она сдернула с меня юбку. — Я маг-менталист с уклоном в обоняние. У этого дара есть бесспорно свои минусы, но и плюсы тоже. Когда-нибудь я тебя научу, как пахнет магия огня или воды, как пахнут страх и желание… Но для этого, Ана, ты должна позволить мне смыть с себя запах нищеты и тоски. Поверь, люди не чувствуют его как нечто вещественное, но ощущают ментально. Если ты сейчас появишься среди слуг, тебя начнут презирать. А мне меньше всего хочется, чтобы ты чувствовала себя здесь угнетённо.
Я залезла в воду и нерешительно опустилась. Госпожа начала с моей головы, не позволив сделать это самой. Она прекрасно понимала мою неловкость, о чём сказала, и попросила не беспокоиться: в её лохани я как служанка мылась первой и, она надеялась, последней.
Мягкий аромат жидкого мыла да обильная пена вскоре удалили из моих волос остатки рыбьей чешуи, и госпожа взялась за вихотку. Бережно и неторопливо с моих плеч и грудей смывали невидимые те самые обидные запахи «нищеты и тоски». Пахла ли я смущением, не знаю. Но госпожа не показывала ни малейшей иронии или брезгливости, обслуживая меня. Я даже начала думать, а не сумасшедшая ли она? Может, я слишком рано расчувствовалась?
На мои плечи полилась тёплая вода. Затем госпожа попросила меня встать и, опять предупреждая мой вопрос, застывший в глазах, вздохнула:
— Ана, ну ты в самом деле, глупая? Как ты себе вымоешь хорошо спину? В конце концов, у кого из нас двоих усиленное обоняние? Ты даже не почувствовала высокую концентрацию ароматических масел в мыле. Любая на твоём месте уже начала бы чихать. Давай быстрее покончим с этим!
Мне пришлось подняться, и вихотка заскользила по моему телу, той его части, что оставалась немытой — от грудей до колен. Сама мокрая от стекающей по рукам воды, госпожа энергично терла меня, озвучивая первые требования к моему внешнему виду: я всегда должна быть чистотой. Никакого пота! Мыться утром после сна и вечером. Она мне даст все необходимые принадлежности, и я должна буду ими пользоваться.
Кажется, я была вся покрыта мыльной пеной, но сирра Амельдина остановила меня от попытки сесть в лохань и ополоснуться.
— Подожди, осталось не менее важное, — она повесила вихотку на край лохани, набрала в свою руку мыла из отдельной бутылочки и попросила: — Ана, расставь немного ноги… не сама!.. Я покажу, как правильно ухаживать за собой.
«Точно сумасшедшая!» — решила я, в эту минуту жалея о матушкиной вере во всё хорошее. Но в ближайший день сбежать отсюда не получится, поэтому злить хозяйку нельзя. И я покорно раздвинула ноги, не в силах отвести взгляда от приближающейся ладошки с белым мылом.
— Ты должна научиться ухаживать за собой. Особенно в тех местах, которые имеют более сильный запах. Даже если ты его не чувствуешь, его могут заметить другие. Наклонись, пожалуйста, так будет удобнее нам обеим, — чужая рука мягко надавила мне на поясницу, я рефлекторно наклонилась, упираясь руками в края лохани.
Пальцы заскользили между моих ног, трогая складки. Первый раз меня там трогал кто-то чужой. Но госпожа обходилась бережно, мне даже показалось, что она слишком усердствует — нечто начало во мне откликаться на заботу… Как вдруг палец ткнулся в преграду, и я тихо вскрикнула от боли.
— Всё, дорогая, прости, так было надо. Можешь сесть, я помою тебе ноги, — спокойно, будто её действия были в порядке вещей, сказала госпожа.
Слёзы обиды, непонимания навернулись на мои глаза, я села и опустила голову, чтобы не видеть этой странной женщины, внушавшей такие противоречивые чувства. Она же продолжила, взяла вихотку, вытянула одну мою ногу и, помня о границе «грязи», начала мыть её ровно от той линии, где остановилась:
— Я обещаю тебе, что больше обмана не будет. Твоя обида пахнет очень горько, даже несмотря на ароматические масла. Пойми, девочка, если бы не я проверила, правду ли сказала твоя мать, это сделал бы лекарь. Мужчина. Он заставил бы тебя лечь перед ним и раздвинуть ноги. Разве это было бы лучше, чем мой вариант? Ну же, выше нос. Всё будет хорошо.
Она домыла мне ноги, ополоснула, развернула простыню, предлагая выйти из лохани, укутала, довела до своей кровати и велела лечь на неё, предварительно распахнув простыню, чтобы можно быть натереть тело очередной порцией масел:
— Так мы окончательно избавимся от твоего домашнего запаха, а потом приоденем тебя и пойдём знакомиться с остальными. Купаться будешь в другом месте, обедать с прислугой, они же тебе помогут решить разные бытовые вопросы. Но, если захочешь, можешь обращаться ко мне. Для этого тебе придётся говорить, Ана.