Необязательная страна

Наср Вали

Необходимые темпы прироста экономики потребовали бы радикальных перемен. Египет должен был бы открыть свою экономику, сократить свой раздутый и коррумпированный государственный сектор (государственный долг составил 80 % ВВП в 2012 году), реформировать свою юридическую систему и финансовое регулирование, больше вкладывать в образование и инфраструктуру, продвигать приватизацию, развивать торговлю и поощрять прямые иностранные инвестиции.

К сожалению, страна не торопилась делать все это. Египтяне не готовы к экономическим переменам, по крайней мере, не теми темпами, которые имели место в Латинской Америке или Восточной Европе, когда они занялись своими реформами. Им нужны рабочие места и улучшение сферы обслуживания, но в повестке дня их политических дискуссий нет серьезного обсуждения вопроса о том, что делать с экономикой.

На улицах и фабриках было такое понимание, что с уходом Мубарака появятся деньги и они осыпят людей с головы до ног. Но беспорядки на работе и уличные волнения привели к ограничению деловой активности. Один производитель керамики сказал мне, что он сделал 40 %-ную надбавку к зарплате рабочих на своей фабрике, они же в ответ провели забастовку с требованиями ее увеличения еще на 20 %. Он обратился к правительству за помощью. В ответ получил: «Вы богаты, они бедны; дайте им то, что они хотят». А он не мог этого сделать и начал сворачивать свое дело. Тупиковая ситуация толкает египетских политиков к двойному выбору между популизмом, при котором государственный сектор будет снова расти, чтобы накормить недовольных бедных, и возвращением к закону и порядку времен Мубарака – и в том, и в другом случае пострадает демократия.

Египтяне с подозрением относятся к Западу и ревностно оберегают свои права и суверенитет. Они не хотят, чтобы МВФ говорил им, что им надо делать, и их первым порывом было отказаться от предложенных им займов. Они считали, что могут справиться с проблемами, так как Катар и Саудовская Аравия обещали Каиру экономическую помощь на сумму в 11 миллиардов долларов, но ничего такого не случилось. Один высокопоставленный сотрудник администрации сказал мне, что временное правительство сообщило Вашингтону и МВФ в частном порядке о том, что «нам не нужна ваша помощь, а если мы согласимся на нее, мы не хотим, чтобы вы сообщали кому-либо об этом».

Жаль, но такие перемены происходили на самом деле. Реформы шли нелегко. Восточная Европа была вынуждена пережить 20 %-ную инфляцию наряду с падением ВВП на 20–40 %. Имели место многочисленные случаи спада производства, социальных проблем и актов политического сопротивления. Но в конце концов происходило преобразование экономик, и Восточная Европа стала жить лучше. То же самое верно и в отношении Латинской Америки.

Демократия (а также чувство меры в области политики и религии) зависит от экономического роста, а экономический рост зависит от реформ. Все так просто. Но реформирование египетской экономики не будет простым делом. В стране нет лидеров, полных решимости продвигать болезненные перемены, какой бы острой ни была в них нужда, и там нет единого видения будущего. Египтяне хотят процветания, но они не готовы пойти на настоящую экономическую реформу и затягивание поясов, на экономические трудности, которые сопутствуют реформе. Многие считают, что Мубарак уже пытался осуществить такого рода реформы, но потерпел поражение. Президент Мохаммед Мурси, 61-летний профессор-конструктор, доктор Университета Южной Калифорнии, все время говорит о развитии и экономике. Он говорит, что поддерживает частный сектор и деловую атмосферу, что он хочет работать вместе с международными финансовыми институтами для преобразования египетской экономики. Его транспаранты времен президентской кампании расхваливали его как «египетского Эрдогана». Однако он представлял «Братьев-мусульман», у которых есть сильное популистское крыло, и обещал защитную сеть экономической безопасности для бедных²⁰⁵.

Единственным препятствием на пути экономических реформ и в той же степени демократии являются египетские военные. Они, как будто государство в государстве, контролируют огромные владения в каждом секторе экономики: от промышленного производства до строительства, сельского хозяйства и туризма²⁰⁶. Они управляют четырьмя пятыми всех промышленных концернов и владеют свыше 30 % экономики страны.

Взгляды генералов на будущее Египта различаются, но они ревностно охраняют свои экономические активы, что означает сопротивление реформам. Они считают, что стратегическая важность Египта принесет ему достаточно помощи для поддержания его жизнедеятельности – у них были плохие времена, когда им было непонятно, почему все должно быть не так, как было при Мубараке. Старший американский дипломат как-то сказал мне: «Военные и их новое правительство не в восторге от реформы, они считают, что мы должны полностью оплатить поддержание экономики в порядке, и они очень недовольны тем, что мы не делаем это».

Военные не хотят отказываться от контроля над экономикой, и это главная причина, почему они не хотят отдавать и политическую власть. Они использовали свое влияние на временное правительство в 2011 году, чтобы сказать «нет» МВФ. А когда возникла вероятность того, что независимое правительство «Братьев-мусульман» возьмет власть в свои руки, военные попытались силой установить свой контроль над парламентом и процессом составления новой конституции, а также затянуть свою хватку над судебной властью, частично для того, чтобы сохранять право вето в отношении экономической реформы.

В итоге Египет все же начал переговоры с МВФ о пакете помощи на сумму 4,8 миллиарда долларов (что потребует каких-то реформ). Делегация «Братьев-мусульман», посетившая Белый дом в апреле 2012 года, была удивлена, узнав, что МВФ предложил пакет на сумму, вдвое превышающую указанную выше, однако египетское правительство, подталкиваемое военными, отказалось от него.

Многие египтяне и среди них прежде всего члены Мусульманского братства говорят о том, что хотят демократии и процветания. Но до тех пор, пока не будет ослаблена хватка со стороны военных над экономикой, у демократии нет шансов на победу и бедность останется уделом Египта. Разорвать эту хватку военных в отношении экономики не удастся, если не будет фундаментальной реформы при мощной международной поддержке. Пока же Вашингтон не одобрил ни проведение при силовой поддержке экономической реформы, ни использование значительного рычага (в виде солидной военной помощи) для того, чтобы сподвигнуть военных на согласие с переменами.

Многие надеются, что Египет воспримет «турецкую модель» сочетания демократии и капитализма с некоего рода приглушенным исламизмом для создания открытого и процветающего общества. Однако турецкая модель была построена как следствие ряда предписанных МВФ реформ и глубокого экономического и политического взаимодействия ЕС с Турцией. При отсутствии подобных экономических реформ Египет, судя по всему, идет по пути Пакистана, экономика которого зависит от помощи США и постоянно находится на грани краха. Он избегает его только потому, что вовремя поступает арабская помощь и пакеты спасательных мер, собранные международными финансовыми институтами. Тем временем страна становится все беднее, ее проблемы все больше увеличиваются, а выход из циклического кризиса и бедности становится все более устрашающим и менее всего вероятным. Антиамериканские экстремистские силы будут потом пожинать свои плоды политического разочарования и социальной нищеты. На политическом фронте «всепроникающий слой» военных контролирует ключевые сектора экономики и оказывает существенное влияние на чиновничий аппарат, судебную систему и все еще сохраняющие свою мощь силы безопасности. Перспективы гражданского правления, не говоря уже о демократии, весьма призрачны. Администрация Обамы, возможно, и делала ставку на то, что демократия превратит Египет в Турцию, но Турция стала такой, какой она является сейчас, благодаря устойчивой вовлеченности в ее дела Европы. Такого мы не наблюдаем в Египте.

Верно, что глобальный финансовый спад и греческий кризис не способствовали улучшению ситуации в Египте, но тут нет никаких оправданий для Каира. Египет – это шарнир, вокруг которого, возможно, вращается судьба всего Ближнего Востока. Америка тратила триллионы на решение проблем безопасности в этом регионе после 11 сентября, проблем, которые, по мнению Вашингтона, были вызваны недостатками диктаторских режимов. Разве Америка пошла с войной в Ирак не для того, чтобы дать демократию всему Ближнему Востоку и покончить с захватом исламским экстремизмом умов и душ мусульман? А теперь, когда демократия оказалась в пределах досягаемости, мы не захотели сделать на нее ставку. «Короче говоря, – пишет в «Нью-Йорк таймс» Дэвид Сангер, – Америка предпочла бы говорить о продвижении демократии. Но она больше не намерена вкладываться в такие рискованные предприятия, как демократия»²⁰⁷. Но венчурные капиталовложения – это как раз то, что необходимо Ближнему Востоку. Регион обладает большим предпринимательским запалом, но не может найти для него выхода до тех пор, пока лапа одряхлевшего государства судорожно душит экономическую свободу²⁰⁸.

Соединенным Штатам нет необходимости заниматься этим везде и всюду, но они не могут допустить провала в Египте. Они определенным образом не могут позволить себе стоять в стороне и просто наблюдать за ходом разворачивающихся событий, даже не пытаясь оказывать воздействие на них. Через полтора года после ухода Мубарака у администрации Обамы по-прежнему отсутствовала четкая стратегия по Египту. По большому счету, не был учтен потенциал экономической реформы как ключевой движитель других перемен. Измените экономику в направлении предоставления ей свободного развития, и генералы и исламисты должны будут приспособиться к такой перемене. Как говорит специалист в области международных отношений Майкл Мандельбаум, «знания и умение, необходимые для продвижения демократии… приходят из опыта управления каждой конкретной формой экономической системы… Школой демократии является рыночная экономика»²⁰⁹.