Необязательная страна
Шрифт:
Самый лучший шанс для подлинных перемен в Египте выпал еще раньше, вскоре после ухода Мубарака. То был момент, когда Америка и ее союзники должны были положить на стол большой финансовый пакет в обмен на большие перемены. Нам следовало бы решительно подчеркнуть необходимость проведения экономической реформы. Надо было использовать все усилия для убеждения египтян в том, что их проблемы не будут решены до тех пор, пока они не свернут свое чрезмерно разросшееся централизованное государство, не повысят его дееспособность и эффективность и не дадут больше простора для свободного предпринимательства. Нам следовало бы поставить вопрос об экономической реформе на первое место повестки дня переговоров с египтянами по всему политическому спектру, включая проблему генералов. Администрация постепенно созревает к принятию этой идеи, но все еще не считает экономику средством достижения перемен в Египте и не делает необходимый большой толчок для того, чтобы это произошло.
Мы довольствовались
«Арабская весна» была классическим «черным лебедем» [19] , неожиданным, но масштабным стратегическим поворотом, нанесшим первые большие удары по прочному панцирю жестоких диктатур, в течение длительного времени сдерживавших прогнившие экономики на Ближнем Востоке и слабые тенденции общественного развития. Она проделала то, на что была рассчитана иракская война, но со своей задачей не справилась. То была благоприятная возможность для попытки Америки повторить кое-что из того, что она попыталась сделать 20 лет назад, после падения «железного занавеса» и краха одного за другим диктаторских режимов. Тогда Америка воспользовалась шансом, предоставленным победой Запада в «холодной войне», таким образом, чтобы изменить мир в лучшую сторону. Мы возглавили международный альянс для строительства рыночных экономик и укрепления демократии во многих частях света. Шанс повторить то же самое в регионе Большого Ближнего Востока, построить процветающие экономики и взрастить демократию – постараться перевести этот регион в новую историческую фазу и на более безопасную траекторию для всех заинтересованных сторон – не вызвал такого же отклика. Надежды на реформу никогда не бывали стопроцентной удачей, но, несомненно, это трагически упущенная возможность.
19
«Черный лебедь» – теория, рассматривающая труднопрогнозируемые и редкие события, которые имеют значительные последствия. Автором теории является Нассим Николас Талеб, который в своей книге «Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости» ввел термин «события типа «черный лебедь». – Примеч. ред.
Обама никогда не предлагал какое-либо видение или великую стратегию для того, чтобы руководить реакцией Америки на вереницу событий, разворачивавшихся на Ближнем Востоке. Он отреагировал на «арабскую весну» без последовательной стратегии или без большого энтузиазма или желания принять участие, как будто порожденные ею протесты и политические перемены были нежелательным отвлечением внимания, а не историческим открытием нового этапа развития. Франция и Великобритания (и Хиллари Клинтон) подталкивали Обаму к интервенции в Ливии210, но там, так же как и в Египте, американский интерес испарился, как только был устранен диктатор. Америка проявила даже большее нежелание оказаться вовлеченной, когда речь зашла о Сирии. Повстанцы там получали моральную и материальную поддержку (по большей части невоенную и гуманитарную помощь) от Америки, но не было обещания относительно вмешательства. В Бахрейне администрация выступила с протестом по поводу разгона демонстрантов, но не сделала ничего сверх этого; а в Йемене Вашингтон поддержал план стабилизации правящего режима с формулировкой, которая сводилась к следующему: «Больше не нужен президент Али Абдалла Салех, но и демократия тоже не нужна». Свидетельства репрессий в Саудовской Аравии просто игнорировались.
Несомненно, изначальным порывом со стороны Обамы было желание поддержать протестующих, требующих покончить с диктатурой. Он расценивал «арабскую весну» как поворотный момент в истории и хотел, чтобы Америка помогла арабам добиться демократии. Его жесткая риторика в поддержку демонстрантов и его личное отношение к уходу Мубарака с его трона были так же революционны, как и то, что происходит на арабских улицах. Однако его администрация отошла от такого смелого подхода. Она начала говорить о балансе интересов взамен ценностей, на практике же все больше ставила интересы превыше ценностей. Администрация отказывалась поддерживать демократию для всех арабов (жителям Бахрейна, Саудовской Аравии, Йемена не повезло), правда, лишь только для тех, чьи мотивы отвечали американским интересам. К лету 2012 года это был «клуб одного»: Сирии. Для аналогичных правителей и народов Ближнего Востока «колеблющаяся политическая линия Обамы могла быть истолкована не как вовлеченность в дело эпохальных перемен, а больше как усилие по как можно более длительному продолжению политики прошлого»211.
Обама по понятным причинам неохотно отнесся к развязыванию
Мартин Индик, Кеннет Г. Либерталь и Майкл О’Хэнлон в своей книге «Изменить ход истории» объясняют неспособность Обамы подняться до уровня вызова, брошенного «арабской весной», тем, что кандидат в президенты, который баллотировался на силе идей, став президентом, превратился в упрямого реалиста. Центр его внимания сместился с великих замыслов и надежд, которыми изобиловала его избирательная кампания, и установился на ближайших задачах, необходимых для поддержания безопасности Америки в очень опасном мире. Прагматичное или нет, наследие Обамы на Большом Ближнем Востоке не будет подобно рейгановскому, которое было свидетелем одного из величайших исторических преобразований нашего времени. Напротив, оно будет гораздо ближе к наследию, оставленному Джорджем Бушем-младшим, война с терроризмом которого дала основу, на которой Обама формировал свой подход к роли Америки в мире.
Если и существует некая заметная американская стратегия по Ближнему Востоку, то это противодействие терроризму – продолжение войны с Аль-Каидой, а также связанные с ней побочные процессы и исключительные права на использование спецназа и беспилотников. Этого следовало ожидать – в конце концов, по-прежнему существует угроза терроризма, исходящая из этого региона. Но противодействие терроризму не поможет преобразовать Ближний Восток. Чтобы полностью оценить воздействие американской внешней политики на этот регион, следует рассматривать параллельно реакцию на демократию и на терроризм, как на двуликого Януса американской вовлеченности. И дело не в том, что у нас не было должной реакции в должное время на «арабскую весну», мы просто удвоили наши усилия по борьбе с терроризмом. А когда два элемента вступают в конфликт, как в случае с Йеменом, последний перевешивает первый. Как это ни удивительно может показаться тем, кто ожидал, что Обама будет чем-то вроде «анти-Буша», но увлеченность Буша внутренней безопасностью как главным смыслом генеральной стратегии служит самым лучшим свидетельством того, каким видит Обама вовлеченность Америки на Ближнем Востоке.
Увлеченность Америки беспилотниками вполне понятна. Они эффективны и стоят недорого, с их помощью гораздо легче вести войну против террора, чем проводить кампанию противодействия повстанчеству, в которой участвуют десятки тысяч военнослужащих, а также параллельно заниматься строительством государства. Поэтому не было неожиданностью, когда беспилотники быстро превратились в основополагающие опоры успешной стратегии Америки по противодействию терроризму в Афганистане и Пакистане, а затем и в Йемене212.
Другие достижения в борьбе с терроризмом также пришли в оперативный режим Интернета примерно в то же самое время, когда Обама стал президентом, что в основном касается усиленных возможностей информационной войны213. Сочетание беспилотников, войск спецназа и войны в кибернетическом пространстве подарило президенту конкурентоспособную, высокотехнологичную и тайную альтернативу традиционным военным средствам борьбы с терроризмом – «Контртерроризм-плюс». Все говорили, судя по оценкам эксперта по вопросам борьбы с терроризмом Питера Бергена, что Обама является наиболее агрессивным в военном плане президентом Америки, его не волнует принятие таких жестких решений, как убийство бен Ладена или расширение программ работы беспилотников214.
Когда речь шла о беспилотниках, в Зале оперативных совещаний звучало четыре грозных единодушных голоса: ЦРУ, аппарата начальника управления национальной разведки, Пентагона и советника Белого дома по вопросам борьбы с терроризмом Джона Бреннана. Министр обороны Роберт Гейтс, возможно, и сказал «нет» военному вмешательству в Ливии, но он был полностью за использование атак беспилотников. Вместе – Бреннан, Гейтс и другие – они убедили Обаму как в неотложности мер по борьбе с терроризмом, так и в настоятельной необходимости подключения Америки к делам на Ближнем Востоке и в Южной Азии, глядя на все именно через эту призму. Их блок, в целом говоря, мешал спорам по поводу всех возможных осложнений из-за этой стратегии на совещаниях по вопросам национальной безопасности.
По-тихому, без фанфар и дебатов, борьба с терроризмом стала краеугольным камнем и главной целью американской политики на Ближнем Востоке и в Южной Азии215. Тем не менее политика отказа от участия в конфликтах, подкрепленная ударами беспилотников, вряд ли окажется жизнеспособной в отдаленной перспективе. Из нашего опыта в Пакистане мы уяснили, что беспилотники не всегда легко срабатывают, хотя местное население может и смириться с операциями с участием беспилотников на какой-то больший промежуток времени, если будет иметь место интенсивная вовлеченность Соединенных Штатов и экономическая помощь в дополнение к другим формам двусторонних отношений.