Необязательная страна

Наср Вали

За последние десять лет центр притяжения на Ближнем Востоке постепенно смещается на восток и юг, вначале от Леванта и восточного побережья Средиземного моря (район, идущий от Турции на севере до Египта на юге и простирающийся на восток к границам Иордании и Сирии и включающий Ирак), где десятилетиями находился «глаз бури» на Ближнем Востоке, до Персидского залива, а затем от арабского мира на севере и востоке до Ирана и Турции. Со времени вторжения в Ирак в 2003 году конфликт внутри и вокруг Персидского залива поглощал большую часть внимания и ресурсов Америки. Именно в Персидском заливе Соединенные Штаты расположились так, чтобы вести войну в Ираке, сдерживать Иран и охранять потоки нефти на мировые рынки. Новейшая заметная линия разлома между шиитами и суннитами проходит в Персидском заливе, и также именно здесь нефтедоллары производят новых ягнят на заклание, таких, как Оман, Катар и ОАЭ с их чрезмерным влиянием на арабскую политику.

С 2003 года соревнование между персидским и арабским мирами в борьбе за власть в Персидском заливе (с четкими сектантскими обертонами) стало важной региональной движущей силой, влияющей на ход событий в Сирии, Ливане и на палестинских территориях, где отдаленные Иран, Саудовская Аравия и Катар являются более влиятельными игроками, чем соседствующие Египет и Иордания. Судьба Сирии или будущее Ливана, по большому счету, зависят от баланса ирано-саудовских отношений. Именно Катар посредничал в достижении мира в Ливане в 2008 году; и именно Иран и Саудовская Аравия усиливают межрелигиозный раскол в Сирии и соревнуются друг с другом за определение позиции региона в палестинском вопросе.

Шиитско-суннитское межрелигиозное соперничество не всегда будет приводить к кровавому конфликту, и оно ни в коем разе не является единственной движущей силой действий на Ближнем Востоке, но оно влияет на события, большие и малые, и, если брать шире, на баланс сил в регионе, и тут не ошибешься. А «арабская весна» усилила воздействие этой силы. Только сектантством нельзя объяснить каждый поворот событий и каждый союз, возникающий в регионе, но до тех пор, пока дисбаланс между распределением благ и власти между шиитами и суннитами не будет выровнен должным образом, межрелигиозная рознь останется важным определяющим инструментом региональной политики. Шиитско-суннитское соперничество и «арабская весна» обнажили напряженность, которая сосредоточилась в Персидском заливе. Именно здесь шииты имеют численное преимущество, а Иран стоит перед лицом главного борца за дело суннитов – Саудовской Аравии. Персидский залив – это шиитское озеро, окруженное Ираном, Ираком и Бахрейном, в которых большинство шиитов. Значительное число шиитов также проживает в Кувейте, восточных нефтеносных районах Саудовской Аравии и ОАЭ. Чем более осажденными чувствуют себя шииты – и вид такого поддерживаемого США суннитского режима, как Бахрейн, который стреляет в протестующих шиитов, ничем помочь в этом плане не может, – тем вероятнее всего они будут искать укрытия под крылом Ирана²³³. Если Иран и перестанет заниматься территориями суннитов (Сирией или Йеменом), где его слабое влияние зависит от открытого осуждения Израиля, иранское влияние среди шиитов будет только расширяться. Зона влияния Ирана будет расти по всему району Персидского залива, особенно тогда, когда мы видим его падение в Сирии. Эта реальность не только делает Персидский залив геостратегическим эпицентром Большого Ближнего Востока, она также должна дать передышку любым американским специалистам по вопросам стратегии, которые рассматривают стабильные монархии Персидского залива как опору политики США.

Вашингтон обнаружил, что он непреднамеренно оказался на стороне суннитов. Это и должно было случиться с учетом того, что Ирак сейчас значит для Америки меньше, в то время как угроза, которую представляют для интересов Запада Иран и Хезболла, ставит их под перекрестие Америки. Горючая смесь «арабской весны» и религиозной розни подорвали силы еще одного врага Америки в Сирии, в то время как в Бахрейне американский друг быстро подавил протесты. Америка, как представляется, делает работу за суннитов, изолируя Иран и сваливая Ассада. Разумеется, Америка не считает, что она втягивается как игрок в региональную межконфессиональную свару, но, как бы то ни было, она оказывается именно в таком положении, о чем свидетельствуют результаты.

Возможно, это не самые лучшие результаты, и Вашингтон должен быть очень осторожным, чтобы не попасть вслепую в тупик межконфессиональной розни. Это будет не в американских интересах – оказаться втянутыми в глубоко укоренившийся и длительный раскол в регионе без ясного ощущения его динамики, видов на будущее и последствий для Соединенных Штатов.

Прежде всего надо начать с того, что энергетические расчеты в Персидском заливе могут измениться с учетом межконфессиональных распрей. Ирак с большинством шиитов может бросить вызов Саудовской Аравии за лидерство в качестве экспортера нефти, тем самым ослабив саудовскую хватку в отношении стратегического потенциала Запада. Как только колоссальные нефтепромыслы Ирака выйдут на свою потенциальную мощь (а также станут использовать избыточные мощности наравне с Саудовской Аравией), на мировых рынках цены пойдут на понижение, и экономическая стабильность Саудовской Аравии, и ее глобальное политическое влияние ослабеют. Резервы Саудовской Аравии составляют 262 миллиарда баррелей. Ее добывающие мощности (10,8 миллиона баррелей в день) превышают возможности Ирака (2,4 миллиона баррелей в день) и Ирана (4,2 миллиона баррелей ежедневно). Но, как предполагалось ранее, эта разница в объемах добычи может измениться. У Ирака, по общепринятым оценкам, запасы составляют 144 миллиарда баррелей, но некоторые считают подлинными другие цифры запасов – ни много ни мало 300 миллиардов баррелей. Добавьте к этому 136 миллиардов баррелей Ирана, и тогда геостратегические ставки в суннитско-шиитском соперничестве по берегам Персидского залива начинают выходить на передний план. Тот факт, что на эти три страны, вместе взятые, приходится одна треть доказанных запасов нефти, оказывает очень сильное влияние на озабоченности по поводу стабильности поставок и цен.

Существуют также соперничество и разногласия между знаменосцами возвышения суннитов – Турцией и монархиями Персидского залива, особенно в отношении того, как вести себя с Ираном. Они все с подозрением относятся к Ирану и его шиитским союзникам, но Турция, в отличие от монархий Персидского залива, не видит в Иране стратегической угрозы и не препятствует деловым отношениям с Тегераном. Более того, Турция и монархии Персидского залива стали соперничающими претендентами на руководящую роль среди суннитов региона.

«Арабская весна» взбудоражила эту гонку за властью и влиянием, усилив межконфессиональную напряженность. Это затрагивает не только правительства, но и взаимоотношения между людьми. Сунниты во всем регионе приветствуют суннитских повстанцев, воюющих за то, чтобы свергнуть режим алавитского меньшинства Ассада (читай: шиитов) в Сирии. Точно так же шииты в Ираке, Иране и в других местах региона солидаризируются с единоверцами в Бахрейне, которые находятся под пятой суннитской монархии и меньшинства, ее представляющего.

Свержение Саддама освободило шиитов в Ираке. Иран точно так же приободрился после устранения Саддама, а когда движение Хезболла весьма сильно проявило себя в его конфликте с Израилем в 2006 году в Южном Ливане, шииты оказались решительно на подъеме. Но уже в 2012 году, однако, картина изменилась. Американское давление в связи с ядерной проблемой сжимает Иран в тисках, а его главный союзник близок к полному краху в Дамаске.

Сирия страдает от режима Ассада и хочет стать страной, где правили бы сунниты. В других местах результатом «арабской весны» до сего времени было разжигание суннитского исламизма – суннитское прочтение ислама и его неоспоримое требование главенства в межконфессиональном споре и политической власти – в Египте, Тунисе, Марокко и потенциально во многих других арабских странах. В ходе общественных дискуссий и в официальных заявлениях ощущается некий победоносный тон суннитов.

Лидерство суннитского мира – это дивиденд, получить который стремятся многие. Ясно, что Турция в своей тяге к неоосманству рассматривает себя защитницей прав суннитов в регионе²³⁴. Чувство суннитской принадлежности воплощено в концепции ислама правящей ПСР и ее месте в политике внутри Турции, так же как и в регионе. Еще в 1997 году, до того как та ПСР, какую мы знаем сейчас, была основана, я сидел вместе с группой исламистских политических активистов (некоторые из них сейчас стали руководителями в ПСР и турецком правительстве). Один из них пытался объяснить дилемму, с которой они столкнулись в Турции, проводя параллель с Сирией. Он сказал: «Мы не хотим, чтобы Турция превратилась в Сирию, страну с большинством населения из числа суннитов, но управляемую военным-алеви. В Сирии доминируют военные-алавиты; и здесь военный-алеви пытается сделать то же самое». (Турецкие генералы, происходящие из алевитской общины, религиозного меньшинства, имеющего духовную общность с шиитами, тогда рассматривались как самые убежденные защитники кемализма и самые страшные враги турецкого исламизма.) Свойственное суннитам чувство защитного поведения и боеготовности, которое он продемонстрировал, заставило меня прекратить разговор.

Подавляющее большинство турок – особенно те, кто представляет собой исламистов, – не просто мусульмане, а стопроцентные сунниты по своему вероисповеданию. Точно так же, как турецкие сунниты ассоциируют себя с сирийскими суннитами, турецкие алеви чувствуют солидарность с сирийскими алавитами, – хотя их вероисповедание отличается друг от друга, и у них разные ритуалы. Алеви, к примеру, собираются в молитвенных домах джемеви [22] , община до сего времени отказывается выполнить просьбу турецкого правительства совершать свои религиозные обряды в мечетях – с тем, чтобы их ассоциировали с суннитами²³⁵.

22

Молитвенные дома алевитов также называют «чема». – Примеч. пер.