Неотразимое чудовище (сборник)
Шрифт:
— Мама, ты наделяешь преступника своими чертами! Это ты мучилась бы всю жизнь, послужив причиной чьей-то смерти, а в большинстве своем убийства совершаются спокойно, и убивший при этом даже малейших терзаний души не испытывает! Ты общалась с убийцами?
— Не доводилось, к счастью!
— А мне — доводилось… И то, что я узнала, повергло меня в шок. У них начисто отсутствует чувствительность, ма! Они смотрят на меня и не могут понять, о чем я их спрашиваю! Они не испытывают никаких чувств, кроме одного — этот человек мне мешает. В принципе, самое страшное в человеческой жизни — рождение вот такого существа.
— Не все же они такие!
— Да почти все, — отмахнулась я. — Среди убийц нет хороших людей и быть не может! Они могут быть несчастными, могут быть по-своему обаятельными, в них могут просыпаться человеческие чувства, но в целом — это монстры! Особенно, когда убийство совершается так, как Машино! Потому что перед тобой беззащитное существо, которое не может сопротивляться!
— И все-таки, мне кажется, этот человек сейчас переживает адовы муки, — задумчиво произнесла мама. — Хотя бы потому, что, как бы странно ни выглядели их отношения, он ее любил.
— Ага, ну конечно! Любимых убивают все, и так далее! — иронично хмыкнула я.
— А если бы ее убил все-таки Игорь? — тихо спросила мама.
Я уже приготовилась ей ответить, что Игорь этого не делал, но осеклась.
Да, возможно, к Игорю у меня было бы совершенно другое отношение. И неизвестно еще, какое отношение у меня будет к тому, кто это сделал, когда его лицо обретет черты.
— Ну, вот видишь… Поэтому есть такая хорошая заповедь — не судите. Да не судимы будете.
Телефон зазвонил, мама сняла трубку и протянула ее мне:
— Тебя. Ванцов. И слава богу — я хоть фильм досмотрю…
Я забрала телефон на кухню и теперь в тишине, не нарушаемой выстрелами ирландских террористов, спросила:
— Лешка? Что-то случилось?
— Да нет. Тебе Лариков передал мою просьбу?
— Да, — сказала я. — Завтра попробую.
— Завтра? — удивленно и немного, как мне показалось, огорченно протянул Ванцов.
— А что?
— Завтра я хотел, чтобы ты пообщалась с Воронцовым. Попыталась разговорить его. Сможешь подойти к десяти утра?
— Конечно, — согласилась я. — Правда, не могу тебе никак обещать, что у меня что-нибудь получится.
— Попробуй, — сказал Лешка. — Вдруг и выйдет. А то я уже устал. Понимаешь, Сашка, мне его уже ударить охота. Сидит и смотрит в окно. Ты ему вопрос — он молчит. Не выдержал, заорал — вам что, наплевать на собственных детей?!
— И что он?
— А ничего. Посмотрел на меня, усмехнулся и продолжил созерцание голубей на соседней крыше.
— А что говорит ваш психолог?
— Господи, Сашка! Ты видела нашу кобылицу степную? Она теперь у нас на карме помешанная.
— На чем? — переспросила я, не веря собственным ушам.
— На кар-ме, — повторил Ванцов. — Какая-то хрень из репертуара некоего Лазарева. Не читала?
— Я такое не читаю, — ответила я. — Я все больше стихи читаю. Сам знаешь.
— И слава богу! А то у меня последнее время такое ощущение, что у всех крыша съезжает. Хоть ты останешься нормальной.
У меня тоже создалось ощущение, что все помешались на карме.
— Кстати, я пообщалась тут с Аббасовой, — вспомнила я.
— Ну и как? Она напичкала тебя бесценными сведениями?
— Ага, — рассмеялась я. — Как раз о карме. И эгильоте.
— Очень полезно для здоровья, — насмешливо сообщил Ванцов. — И для следствия.
— Это как посмотреть, — ответила я. — Если учесть, что в последнее время, как говорят девочки из Центра помощи, Тумановская была весьма обременена мыслями о карме, то для следствия эти сведения не так уж бесполезны. Кстати, сделаешь мне доброе дело?
— Какое?
— Дашь посмотреть протоколы допросов Саввина и Багдасарова?
— Не имею права.
— Послушайте, Ванцов, бросьте трепаться! Если уж на то пошло, ты и меня не должен допускать к допросу подозреваемого, а тем не менее…
— Ладно, хитрюга, я подумаю. Слушай, кстати, ты рыжая, потому что хитрая, или наоборот — хитрая, потому что рыжая?
— А ты? — холодно парировала я.
Он расхохотался.
— Ладно, до завтра, — сказала я и повесила трубку.
Что ж, завтра так завтра.
Я не очень-то верила, что Воронцов начнет изливать передо мной душу, мгновенно расслабившись под магическим воздействием моего очарования. Но — это был шанс. И я должна попытаться.
Если он заговорит, возможно, мои дальнейшие усилия будут не нужны, и все будет хорошо.
Я налила себе чай, добавив туда несколько листочков мяты, чтобы заснуть сегодня. После таких дней, как этот, я подолгу не засыпала, а ведь завтрашний день вряд ли окажется легче!
На кухне было тихо, спокойно, лишь изредка из комнаты, где стоял телевизор, доносились выстрелы. Ирландская революционная армия воевала с Харрисоном Фордом. Харрисон Форд воевал с ИРА. Все нормально. Как сказала бы Оля Аббасова, у каждого своя карма…
Фу. Опять эта карма. Наверное, это какой-то особенный вид психического расстройства — заразный.
Откуда-то за кармой следом выплыли Багдасаров и Саввин. И я застыла с чашкой в руке. Потом я ее и вовсе опустила на стол и пододвинула к себе телефон. Мысль, которая, выражаясь высоким «штилем», молнией озарила мое сознание, была такой простой, что только это объясняло, как же она раньше не посетила меня. Конечно, конечно — как можно-с! Такая примитивная, такая простенькая — и такую сложную, такую умную меня!