Неотразимый бродяга

Дейли Джанет

Теперь потрясение от столь внезапной смерти, свидетельницей которой ей довелось стать, немного ослабло. Диана уткнулась лицом в плечо Холта, и в этом месте рубашка быстро пропиталась солоноватой влагой. Размеренное биение его сердца действовало на Диану успокаивающе, как и его рука, поглаживающая ее волосы. Слегка прогнувшись, Диана плотнее прижалась к его телу, как бы вбирая в себя ощущение надежности и защищенности, которое всегда испытывала в объятиях Холта. Она почувствовала, как его губы мягко коснулись ее лба у самых корней волос.

Проведя руками от его талии

до лопаток, Диана приподняла голову, чтобы потереться лицом о его скулы и подбородок, словно истосковавшаяся по человеческому вниманию кошечка, которая хочет, чтобы ее погладили и сказали ласковое слово. В ответ она ощутила приятное тепло его губ возле своего уха. Пытаясь ее утешить, Холт осторожно целовал ее глаза, собирая слезы с мокрых щек. Его руки медленно двигались вдоль ее тела, словно своими прикосновениями он хотел облегчить ее боль. Его объятия по-прежнему были нежными и участливыми. Диана буквально повисла на его руках.

– Так не должно было случиться, – сказал он, имея в виду смерть Руби, а Диана замерла от удивительного ощущения его двигающихся губ у своего виска. – Все это неправильно. – Его слова звучали тихо, приглушенные ее густыми шелковистыми волосами. – И то, что я чувствую… тоже скверно. Вот только толку от того, что я это понимаю, никакого.

С ошеломляющей искушенностью его губы сомкнулись на ее губах, слегка приоткрыв их. Диана чувствовала, что тонет в бурных потоках его желания. Ее собственные чувства неудержимо всколыхнулись, и она ответила ему с беззаветной обреченностью. Совсем как при последней их встрече наедине.

Приподняв девушку над полом, Холт пронес ее в соседнюю комнату и бережно поставил рядом с незаправленной кроватью. Не произнеся ни слова, он раздел ее и уложил на постель. Простыни были еще теплыми и хранили аромат мужского тела. Когда он опустился с ней рядом, пружины кровати жалобно скрипнули. Диана была по-настоящему счастлива вновь ощутить рядом с собой его желанное тело. Всепоглощающее пламя страсти расплавило и превратило в единое целое их тела, заставив вновь испытать неповторимое ощущение полета. На этот раз им обоим было хорошо, как никогда раньше, и потребовалось гораздо больше времени, чтобы спуститься с заоблачных высот на грешную землю.

Но даже придя в себя, они не хотели, чтобы чудо кончалось. Голова Дианы продолжала покоиться на его согнутой в локте руке. Она держала в пальцах сигарету, которую Холт для нее зажег. Пепельница, одна на двоих, опасно покачивалась на его выпуклой и блестящей от пота груди. Диана вдруг с удивлением обнаружила, что теперь ей было как-то проще вновь заговорить о Руби.

– Все произошло так быстро. Я видела, как надвигался жеребец, а лошадь Руби испуганно отступала. Я была от них не так уж и далеко. Если бы я подъехала быстрее, еще до того, как мустанг набросился, то Руби, возможно, был бы сейчас жив.

– Если бы ты подоспела раньше, то, возможно, оба вы сейчас были бы мертвы. Бесполезно об этом рассуждать, Диана. Невозможно было предвидеть то, что произошло. Единственное, что могло бы его спасти, так это немедленная медицинская помощь. Но до нее было слишком далеко.

– Я знала Руби всю свою жизнь и никогда даже не подозревала, что он так тепло ко мне относился. Я просто знала, что он есть, как есть… Гай. Они всегда были под рукой, когда мне… – Слова застыли у нее на языке, и она почувствовала, как вздрогнул Холт. Диана искоса посмотрела на дымок, вившийся от его сигареты, и на остывший пепел, грозивший вот-вот с нее сорваться. Они только что были так близки, а сейчас связывавшие их нити стали безнадежно рваться одна за одной.

– Зря я помянула Гая, – прошептала она с сожалением.

– Не важно. – Холт загасил свою сигарету и передал Диане пепельницу.

– Не важно? Но ведь ты продолжаешь винить меня в его совращении, думаешь, что между нами что-то есть. Но это не так!

– Не важно, – упрямо повторил Холт подчеркнуто равнодушным голосом.

Слезы выступили на глазах Дианы, и она тоже раздавила в пепельнице окурок сигареты.

– Холт, пожалуйста. – У нее перехватило дыхание, и слова прозвучали жалобно и излишне драматично. – Я не хочу спорить сейчас по поводу Гая. Только не сейчас. – Пусть хоть сегодня будет не так, как выходило у них всякий раз после волшебных мгновений – ссора, гнев и тяжелое безразличие.

Холт неожиданно тяжело вздохнул и посмотрел на Диану вновь потеплевшими глазами.

– Хорошо, не будем об этом. – Он повернулся к ней всем телом, взял девушку за подбородок и сладко поцеловал, не доводя, впрочем, на этот раз до крайности. Он вытащил из-под нее свою руку и сел на краю кровати, спустив ноги на пол.

Диана вдруг почувствовала прилив необыкновенной нежности к этому человеку. Она приподнялась и обняла его сзади, положив ладони на мерно вздымающуюся волосатую грудь. Прижавшись к его телу, она стала покрывать поцелуями бледные рубцы, безжалостно исполосовавшие его спину. Но теперь это не было призывом к повторению близости, а лишь способом выплеснуть переполнявшие ее душу эмоции. Холт медленно снял ее руки со своей груди и слегка обернулся ей навстречу, не отвергая, но осторожно прекращая ее объятия.

– Уже почти полдень, – сказал он. Кивнув, она не стала настаивать на своих ласках и покорно позволила ему встать. Сама же Диана лежа наблюдала за тем, как он одевался, чувствуя, что имеет наконец право на созерцание этой интимной процедуры. Ее взгляд вновь наткнулся на загадочные шрамы, и вопрос готов был вот уже в который раз сорваться с ее губ. Холт обернулся и перехватил этот ее взгляд. На мгновение он замер, потом взял с пола рубашку и прикрыл свою изуродованную спину от ее жаждущих разгадки глаз.

– Мой отец бил меня, когда я был маленьким. – Холт принялся застегивать пуговицы на рубашке, и голос его звучал спокойно и без всяких эмоций. – Он был клоуном на ковбойских родео. Мать показывала мне его фотографии. Он постоянно мотался по разным местам, и дома мы его видели не часто. Но всякий раз когда он объявлялся, то обязательно находил повод, чтобы высечь меня, а начав, уже не мог остановиться. Мать плакала и умоляла его прекратить. Я же к концу экзекуции всегда оказывался без сознания.