Непарадигматическая лингвистика
Шрифт:
«Эти три ряда не могли составить единую систему, потому что в презенте, аористе и наклонениях противопоставлялись только «первичные» и «вторичные» окончания. (…) По-видимому, перед нами – различные системы, сложившиеся на различных этапах развития праиндоевропейского языка» [Савченко 1974/ 2003: 303]. Далее интересно то его замечание, что «вторичные» окончания, по мнению А. Н. Савченко, первоначально не были показателями медия, а его древнейшими показателями были окончания: *-ha, *-tha, *-a, *-r. Только в хеттском языке они составляют систему, а в других индоевропейских языках «существуют как уцелевшие обломки какой-то иной системы».
Само значение медия связано прежде всего с непереходностью. Но, по мнению А. Н. Савченко, это свойство медия
В заключение этого необходимого, как нам кажется, обзора раздела «Глагол» книги А. Н. Савченко мы считаем нужным обратить внимание на то, что автор ее практически приближается к высказанным через 10—15 лет идеям Ф. Адрадоса и К. Шилдза, о которых мы говорили, но никак не может отрешиться от давления принятой тогда парадигмы. Мы уже не раз подчеркивали, что он ощущает потребность нащупать какую-то неясную древнейшую парадигму и ищет ее осколки в различных формах. Именно поэтому был предпринят пересказ этой главы о глаголе его книги. Искомая в ней «древнейшая парадигма» – это и. – е. Стадии I, по Ф. Адрадосу. Трудности представляет для А. Н. Савченко решение о хронологии хеттского. С одной стороны, он «утратил», в частности, аорист. «Однако тот факт, что во втором тысячелетии до нашей эры аорист уже был полностью утрачен, заставляет думать, что хеттский и не унаследовал от праиндоевропейского вполне сложившейся категории аориста» [Савченко 1974/2003: 320]. С другой стороны, «Отличие хеттской глагольной системы определяется тем, что она отражает индоевропейскую систему более раннего периода» [Там же: 322]. В системе Адрадоса– Шилдза это и. – е. Стадии II.
§ 7. Партикулы и « имя»
Пожалуй, сама идея многосоставности словоформы, включающей в себя «местоименные» показатели, началась с именных форм, а в дальнейшем эта «местоименность» окончаний стала неким общим местом таксономической лингвистики. Во всяком случае, с этой идеей не спорят.
Разумеется, с наибольшей страстью и эмоциональной убедительностью эта идея была выражена у Фр. Шпехта в книге, писавшейся всю Вторую мировую войну и сразу после выхода ставшей очень популярной [Specht 1947].
Происхождение индоевропейских именных парадигм Фр. Шпехт видит в соединении именных основ, точнее, нужно сказать, корней, с последовательно к ним «приклеивающимися» личными и указательными местоимениями.
Глядя сейчас на его фундаментальное развертывание именных парадигм в их становлении, видишь следующую эскалацию наращений. Сначала возникали лексические классы. Причем не равные по значимости для человека, а имеющие коммуникативные приоритеты. Далее возникали основы, как атематические, так и тематические. Первой появилась двухпадежная система: Casus rectus и Casus obliquus. Затем – падежные системы в разных вариантах.
Все сказанное выше является фактом общеизвестным. Значительным является наглядность демонстрации Шпехтом «вечного возвращения» практически одних и тех же расширителей имени (Erweiterungen), которые, однако, присоединяясь к именному «входу», меняли свое значение и свои функции. Тем самым, анализируя книгу Фр. Шпехта, мы наблюдаем именную парадигму в становлении.
Среди этих упомянутых расширителей Фр. Шпехт видит три основных (точнее, изначальных): k/g, t/d, s. Сначала они создают лексически значимые основы. Например, – t как бы одушевляет предметы, выделяя части тела. Ср. славянское ного-ть, ко-го-ть и др.
Расширителями были и другие «местоимения». В частности, это i, u, n, e/o, men/mn (bh), r/l и др.
Ре-интерпретируя его анализ, мы можем сказать, что одни и те же элементы в процессе эволюции именной парадигмы осуществляли переход от формирования «по-словной» семантики к семантике «полу-синтаксической», добавляя показатели ich-дейкси-са и der-дейксиса. Затем происходила дальнейшая грамматикализация этих показателей, и создавалась именная парадигма в привычном для нас виде. Совершенно очевидно, что сквозь все эти диахронические изменения проходит самоутверждение одной и той же категории – категории определенности, поскольку первичное выделение одушевленного существа, частей тела и под. есть вполне интерпретируемая маркированность. Фр. Шпехт в качестве ich-дейксиса приводит «местоимение» i, а в качестве отдаленного дейксиса – t/d. Таким образом, как пишет Фр. Шпехт, «Der nominale i-Stamm ist nicht weiter als eine Zusammensetzung der blossen Wurzel mit dem Demonstrativpronomen i» [Specht 1947: 303] [«Именное i-склонение есть ничто иное, как объединение голого корня с указательным местоимением i»].
Основными местоимениями древней индоевропейской системы Фр. Шпехт считает уже многократно обсуждавшиеся в нашей книге *to и *so. Именно из них возникли расширители имени, с одной стороны, а также более протяженные местоимения поздних индоевропейских языков, с другой.
Альтернативность k/g и t/d Шпехт объясняет чисто фонетическими причинами, а именно: чередование их объясняется тем, заканчивается ли основа через tenius или media. Впрочем, расходиться эти аллопоказатели могут и в начале: ср. ст. – сл. то\ и русское да-ль.
В самые далекие времена, по мнению Фр. Шпехта, имя и глагол могли иметь одни те же расширители (In alter Zeit auch der Verbalstamm h"aufig mit der Nomen "ubereinstimmt [Specht 1947: 324]).
Расширитель *s был, по мнению Шпехта, связан с Casus rectus, а расширитель *t – с Casus obliquus. Постепенно в создание парадигмы, по Шпехту, втягиваются и другие местоимения, точнее, их остатки. Некоторые из них совмещаются в пределах одной парадигмы. Например, это r/n, i/u, e(o)/i. Существенно его замечание о сосуществовании s и t: «Die Laute t und s befinden sich also innerhalb des Paradigmas noch im Austausch» [«звуки t и s находятся в пределах одной и той же парадигмы на правах обмена»] [Specht 1947: 344]. В таких же отношениях, по его мнению, находились альтернанты r(l)/n. Поэтому все классы имен, как и l/r-Stamme, например классы основ на e/o, i, u, n, men, суть комбинации корня с указательным местоимением. В некоторых случаях происходило совпадение (наложение) корневой гласной и гласной дейктического местоимения. Тогда гласная становилась долгой, например класс типа devl.
Раздел, посвященный возникновению падежных флексий, у Шпехта строится не по парадигмам, а по исходным частицам-флексиям, возникшим, по его мнению, из указательных местоимений. Разумеется, эта боязнь столкнуться с первообразными единицами, даже в рамках простой номинации, заставляет и Фр. Шпехта идти по некоторому половинчатому пути. А именно: на самом деле он оперирует партикулами, как можно видеть по приведенным выше примерам, как единицами первообразными, но декларирует их восхождение (происхождение) к неким былым полноценным парадигматически местоимениям, кое-что уже утратившим с течением времени. Поэтому несколько странно читать его рассуждения [Specht 1947: 359] о местоимении *so, которое не имело уже правильного окончания -s, т. е. не сохранилось как *sos, поскольку конечное -s оно отдало номинативу существительного.
Разумеется, самое большое место в своей книге Шпехт уделяет уже многократно нами упоминавшимся «ведущим» партикулам индоевропеистики -s/-t, но его рассуждения мы перенесем в следующий параграф, который будет специально посвящен этим двум партикулам.
О каких же других партикулах у него идет речь?
Это -men, сокращающееся до mn-; оно создает флексию инструментального падежа в германских, балтийских и славянских языках, добавляя дейктическое местоимение i. Таким образом появляется окончание – ми.