Непарадигматическая лингвистика
Шрифт:
В книге 1985 года, во-первых, исследовались частицы, а в настоящей книге – партикулы, что не всегда идентично. Напомним разницу: частицами являются и производные знаменательных слов, например ведь, пусть, нехай и под. частицы, заимствованные из неславянских языков, и сами партикулы, например же, и, а. Во-вторых, в книге 1985 года в центре исследовательского внимания находилась семантика частиц и формальные способы ее выражения в высказывании. Центром внимания настоящей книги, напротив, является формальная структура славянского фонда партикул, хотя без апелляции к семантике создать такое описание невозможно. А потому некоторые соображения о плане содержания представлены все-таки будут.
Но часть общих выводов книги 1985 года в принципе, в краткой форме, можно воспроизвести и сейчас.
А именно. В этой книге приводится количественный
108
По данным Этимологического словаря славянских языков. Т. 2. Грамматические слова и местоимения (далее – [Etim. slov. 1980]).
Так, на первом месте оказался русский язык (включаются и диалектные данные, и факты древнерусского языка) – 344 лексемы, затем сербо-хорватский (как он именовался в то время) – 308, чешский – 303, польский – 293, болгарский – 261, словацкий – 255, украинский – 244, словенский – 227, старославянский – 218, белорусский – 207, македонский – 195.
Но это лишь словарные данные. Однако в речи носителей одного языка может встречаться гораздо больше частиц, чем в речи носителей другого (при том что словарные данные могут свидетельствовать об обратном). Более того, диалектные данные могут фиксировать (и так бывает) большую частотность частиц, чем в литературном языке. То же нужно сказать и о соотношении числа частиц в старых текстах и в языке более позднем (древние тексты обычно бывают в большей степени «частицеобильными»).
Наконец, возможна и такая ситуация, когда одна какая-либо частица оказывается частотной и в употреблении (то есть в текстах), и в системе языка (когда она служит исходной базой для производства новых частиц). Такова, например, частица же в старославянском языке [Добрев 1962].
В книге 1985 года говорится также о трудностях идентификации партикул (частиц), возникающих из-за разнообразия графического их оформления. Например, в моравском диалекте видим: Atoz sem tam sel ‘и я там шел’. Здесь atoz – цельнооформленная частица; см. русское: Приходи, а то будет же тебе от отца! В этом русском примере та же самая частица графически не объединена, к тому же ее компоненты существуют дистанцированно.
Последнее обращает наше внимание к непростой проблеме идентификации частицы (комплекса партикул) в соответствии с линейной их протяженностью и компактностью / дистанцированностью. То есть имеем ли мы дело в этом приведенном выше примере с атоже, с а+ (то же) или с (ато) +же?
Существенным был также поставленный в этой книге вопрос о том, можем ли мы говорить о некотором глобальном для всего славянского континуума значении единичной партикулы-части-цы, как примарной, так и комплексной. Поясню свою мысль. Очевидно, что союз а в русском, старославянском, украинском, белорусском, польском, болгарском и сербском языках имеет в основном сопоставительное значение, а в чешском, словацком и лужицком – сочинительное (zena a skola). Но если сравнить данные наиболее распространенных в славянском пространстве частиц, то получится, что общий набор семантических компонентов у них совпадает, если учитывать совокупность фактов диалектных и текстов старшего периода. В книге 1985 года [Николаева 1985: 143—144] демонстрируется такое совпадение смыслов для частиц i, a, no, da, tak – по всем славянским языкам.
Показано, что каждая из этих частиц передает следующие основные значения: 1) соединения – ’ и’; 2) противопоставления – ’но’; 3) подтверждения – ’да’; 4) указания на способ действия – ’так’. Однако это совпадение может иметь место на разных языковых (речевых) пластах: литературный вариант одного языка совпадает с диалектом другого, современный с архаикой и т. д.
Естественно также, что совпадений на более ранних этапах существования у славянских языков в партикулярном фонде больше. Поэтому, например, древнерусский ближе к старославянскому (не только по составу, но и по «частицеобильности»), чем современный русский. Наконец, нельзя обходить вниманием и тот факт, что в одном языке частицы сохраняются только во фразеологизмах, а
Разумєштє ли вси? Глаголашє єму: єй, господи; Бжди жє слово вашє єй єй и ни ни; Єй отьчє, тако Быстъ благоволєниє прдъ тобод и т. д. В русском же языке это ей ’да’ встречается в несколько устаревших по языку фразеологизмах – Ей Богу, правда или Ей-ей, выпьем, ей Богу, еще (русский текст «Шотландской песни» Бетховена).
Наконец, в книге 1985 года много говорится о том, о чем в настоящей главе не будет сообщаться совсем, – о частицах, заимствованных в славянские языки из неславянских языков и связанных с этим проблемах. Приведем некоторые примеры таких заимствований. Это – ама (из турецкого ama ’но’) в словенском, сербском, македонском и болгарском. Это – комаj (из турецкого komak’I ’может быть’) в сербском, македонском и болгарском; в тех же языках: тамам (из турецкого tamam ’точно’); тек (из турецкого tek ’единственно’), баре (из румынского barem ’по меньшей мере’), чак (из венгерского csak ’только теперь’ ), макар (из греческого 'ak ’если бы’ и т. д. Много турецких и новогреческих заимствованных частиц представлено в македонско-болгарской паре языков. Нерешенным в этой связи остался вопрос, почему заимствовали столько частиц славянские языки Балкан, но не было в славянском чешском языке так много заимствований из «частицеобильного» немецкого, хотя контакты были достаточно длительными. Но в настоящей книге, как уже говорилось, заимствованные из неславянских языков лексемы рассматриваться не будут.
2
Наиболее важным результатом исследования славянских частиц, проведенном в работе 1985 года [Николаева 1985], можно считать опыт количественной типологии этих частиц в их дистрибуции по 11 славянским языкам [109] . Всего было представлено 9 иерархических серий, каждая из которых будет здесь кратко охарактеризована.
1. Первый подсчет выявляет общее количество подобных лексем в каждом славянском языке. Он демонстрирует шкалу количественных показателей «частицеобильности». При этом языком с максимальным числом оказался русский (вслед за ним сербский и чешский), а языком с минимальным числом таких лексем – македонский (с близким к нему болгарским).
109
Материалом служил Этимологический словник [Etim. slov. 1980].
2. Второй подсчет показывает число партикульных лексем, представленных только в одном из славянских языков. Он демонстрирует особенность пути этого данного языка в пределах общеславянской семьи. Полученные данные (в лексемах):
Словенский – 88; Русский и Сербский – 67; Чешский – 54; Украинский – 37; Словацкий – 25, Польский – 24; Старославянский – 19; Болгарский – 17; Македонский – 5. Таким образом, наибольшее число индивидуальных, то есть присущих только этому языку, партикульных лексем принадлежит словенскому языку, оказывающемуся в этом отношении на общеславянской периферии.
3. Однако эти цифры абсолютны и не показывают для каждого языка, какова его доля в общеславянском пространстве. Подсчитывалось отношение числа индивидуальных лексем к общему числу партикульных лексем в этом языке (в %). Приведем эти процентные показатели:
Словенский – 39 %; Словацкий – 26 %; Польский – 23 %; Сербский – 22 %; Русский – 19 %; Чешский – 18 %; Болгарский – 14 %; Старославянский – 9 %; Белорусский – 8 %; Македонский – 2,5 %.
И здесь крайними членами цепи количественной типологии остаются словенский и македонский; сербский и русский остаются так же близки, как и при предыдущем показателе; более соответствующим общеязыковой реальности современной славянской семьи оказалось сближение словенского, словацкого и польского языков.