Непарадигматическая лингвистика
Шрифт:
Нельзя здесь удержаться, чтобы не отметить тот огромный путь, который проделало языкознание за последние 70—80 лет, когда оно почти готово оторваться от прескрипций «нормальной науки», по Т. Куну, и признать и первообразные элементы, и их диффузность, и отсутствие парадигм ab ovo, и то, что грамматический строй языка строится подобно дому: не по отработанным частям последовательно, а сразу, но не все части бывают готовы тоже сразу.
• Еще одна гипотеза предложена Г. Дункелем (Дункель 1992). По его мнению, существовало личное местоимение 3-го лица единственного числа на *s: форма *si передавала женский род, а форма *s'o – неженский. При этом ортотонические формы, т. е. ударные, были связаны с консонантной опорой на *t, а формы энклитические – с консонантной опорой на *s.
• Напротив, О. Семереньи [Семереньи 1980: 232]
• Относительно происхождения этой пары тот же К. Шилдз [Shields 1992: 30] полагает, что исходная форма для обеих партикул (basic variant) была здесь *(e/o)DH, а остальные были ее производными. Однако и *t развивался самостоятельно и легко контаминировался с другими частицами [107] .
Изначальное значение этой партикулы с звонким исходом *-dh было ’not – here – now’. Отсюда: *me-dhi (’in the midst of) и предлог , то есть ’then and there’.
107
Это окончание в глаголе 4[ъ] давно привлекало к себе внимание исследователей. Так, В. Шмальштиг, занимаясь этим окончанием в славянском аористе в сопоставлении с древнепрусским претеритным окончанием -ts, приводит множество теорий по поводу генезиса этой флексии, в основном возводящих ее к другим глагольным формам. С негодованием и без упоминаний только говорится об идеях «местоименного» происхождения этого окончания: «Some have thought that these forms were derived by the addition of a personal pronoun гъ» [Schmalstieg 1988: 197].
Это же значение К. Шилдз видит в сочетании вокалической партикулы с сигматическим формантом *(e/o)s. Сигматический показатель формирует аорист, будущее время, субъюнктив, дезитератив, претерит, отчасти презенс и участвует в показателе 2-го и 3-го лиц. Каким же образом это *-s могло появиться в настоящем времени? Шилдз считает это результатом сложного ре-анализа и комбинации с *-t, который являлся показателем презенса. • В последнее время к функциональной дистрибуции формантов *s и *t вернулась в связи с галльским и ирландским претеритом Н. О’Шей [О’Шей 2005]. Она видит в их дистрибуции фонетическую причину: – s претерит связывается с исходом на ларингальный, а -t претерит связан с исходом на сонорный.
Итак, можно, с достаточной долей неуверенности высказать и собственное мнение. А именно – безусловно пара s/t занимала первое место среди элементов, формирующих индоевропейские парадигмы. Из них двоих, конечно, первое место занимало s. (Обо всех его грамматических следах мы сознательно не говорили.) Скорее всего, s выражает определенность, при этом демонстрируя указание на «ближнесть». Можно привести доказательства самые простые, опираясь на то, что в первой главе мы назвали «скрытой памятью» языка. Известно, что множественное число в большей степени тяготеет к неопределенности, чем единственное. Поэтому многие языки, вроде английского и французского, закрепляют определенность через s, формируя множественность. Но это уже поздняя грамматикализация. Точно так же ’s в английском родительном (special clitics, по А. Звики) закрепляет определенность, постепенно превращаясь в факт грамматики.
Но все же – почему именно эта пара? А вот в этом случае, как нам кажется, поможет фонетический эксперимент, который никогда никто не проводил – так же, как никто не проводил реальный эксперимент с клитиками / не-клитиками, хотя все единодушно утверждали, что не-клитики ударны и что клитики, в отличие от «ударных» не-клитик, образуют одно фонологическое слово с «хозяином».
4
Итак, что можно сказать об этой паре согласных с фонетической точки зрения? Оба звука – консонанты, оба глухие. Оба – переднеязычные. Но они различаются по способу образования. Звуки группы S – фрикативные (щелевые), звуки группы T – смычные, см. таблицу Международной фонетической ассоциации:
Из нее видно, что различаются они по сути только одним признаком – уже упомянутым способом образования.
Но почему такое предпочтение было именно для этой пары глухих? Обратимся к самому популярному учебнику – Л. Р. Зиндер «Общая фонетика» [Зиндер 1979]. На с. 124 читаем довольно простое и убедительное объяснение «силы» глухих: «В пределах одного языка звонкие обычно слабее глухих. Это, очевидно, связано с тем, что присутствие голоса делает согласный слышимым, даже при слабой артикуляции. Чтобы достичь такой же слышимости глухого согласного, его нужно произносить сильнее. Слышимость же играет в речи далеко не последнюю роль; она так же важна для понимания сказанного, как и другие фонетические факторы».
Итак, глухие консонанты – сильные. Но ведь существуют и другие глухие пары. Для определения силы согласных s/t в Лаборатории фонетики ИРЯ РАН был проделан эксперимент. Записывались логотомы: Т'AСА – ТАС'A; Т'AТА – ТАТ'A; Т'AКА – ТАК'A; Т'AПА – ТАП. «Сила» пары глухих S/T очевидна. Тогда естественно, что в древности стремились употреблять «сильнозвучащие» звуки (см. рис. 13—20).
Для дальнейших разысканий дистрибуции этой пары в парадигматических рамках, как кажется, необходимо было бы определить их сущность с позиций Л. В. Щербы, выделившего три типа согласных: «сильноначальные», «сильноконечные» и «двувершинные».
Рис. 13. Т'AСА
Рис. 14. ТАС'A
Рис. 15. Т'AТА
Рис. 16. ТАТ'A
Рис. 17. Т'AКА
Рис. 18. ТАК'A
Рис. 19. Т'AПА
Рис. 20. ТАП'A
Глава третья
Партикулы славянского пространства
§ 1. Некоторые вводные соображения
1
О типологии славянского коммуникативного фонда довольно много говорилось в моей книге 1985 года, посвященной «Функциям частиц в высказывании» [Николаева 1985/2004]. Однако и материал, и задачи этих двух монографий – написанной двадцать лет тому назад и настоящей – по сути глубоко различны, хотя использовались во многих случаях одни и те же словари, одна и та же литература, да и совокупность данных во многом совпадает.