Непарадигматическая лингвистика

Николаева Татьяна Михайловна

Каковы же эти «прилипшие» к основам партикулы?

Презент

1– е лицо ед. числа у нетематических глаголов, по А Н. Савченко, – *-mi.

У тематических глаголов – *o.

Славянское 1-е лицо восходит к *-om и объясняется как результат присоединения к окончанию «вторичного окончания» *-m.

2– е лицо у нетематических и тематических глаголов – *si.

В славянских языках краткое i давало ь. Но нетематическое окончание было только в виде -si. Его возводят к окончанию ме-дия *-sai.

3– е лицо у глаголов обоих типов было -*ti. (Однако есть формы и без окончания.) Далее А. Н. Савченко, говоря именно об этой форме, сообщает, что окончание состоит из показателя лица t и показателя настоящего времени i [Савченко 1974/2003: 272].

Получается, таким образом, что этот «показатель» не относится к первым двум лицам.

1– е лицо множественного числа реконструируется им как *-mes/mos. Однако в хеттском представлено *-ues/uos. Остается неясным, сопоставляются ли эти окончания с местоименными формам и как эти формы связаны между собой.

2– е лицо имело по всем языкам *-te. Но конечное -s в латинском -tis имеет неясное происхождение.

3– е лицо по всем языкам также единообразно – *nti. Однако если сопоставить его с формами причастия, то встает вопрос все о том же i. Показателем чего оно в 3-м лице является?

Итак, как видно, в книге нет попыток самого простого – объяснения того, почему все это было так, а не иначе? Так, в конце раздела мы узнаем, что у тематических глаголов место ударения было постоянным (на корне или на тематическом гласном), а у нетематических глаголов место ударения менялось [Савченко 1974/2003: 273] [96] . Ну, а все-таки – почему?

96

Сейчас мы оставляем в стороне извечный вопрос об «ударении» в реконструируемый период: было ли оно действительно присловным или это было фразовое повышение или понижение.

Аорист

В греческом и индо-иранском аорист имеет особый префикс *e, называемый аугментом, который перетягивает на себя ударение. Но этот аугмент, «как видно по другим языкам, является диалектным новообразованием». Как мы писали выше, в другом разделе, К. Уоткинс предложил гипотезу о том, что этот аористный аугмент идентичен партикуле *e, которую мы имеем в слове э-то. Вопрос в том, перетягивает ли этот элемент на себя ударение или не перетягивает. На самом деле ответ здесь очень затруднен, так как, возможно, это ударение прошло сквозь века, сохранившись и в русском э-то, и своей позиции не меняло?

Ряд глаголов имеет основу аориста с суффиксом *-s-. Этот тип аориста называется сигматическим, а остальные типы – простым. Естественно, что автор книги не сопоставляет это *-s– c окончаниями имени и местоимениями. Между тем само возникновение «сигматического» аориста, то есть хронологически второго показателя аориста в общей истории глагола, расшифровывается далеко не простым образом. Так, например, Ф. Бадер [Бадер 1988] связывает появление сигматического аориста с общей перестройкой индоевропейской глагольной системы. Процесс, по Ф. Бадер, шел так, что презенс перерастал в претерит, а в сигматическом аористе постепенно шла смена флексий: медиальных > полуактивных > активных. Иначе говоря, формы актива являются значительно менее архаичными, чем это принято считать. По мнению Ф. Бадер, «сигматический аорист – это один из претеритов с точечным значением, образуемых с помощью корневого расширителя – обычно только одного лица (*-s, *-u, *-k, *-t)». Итак, с точки зрения Ф. Бадер, «Будучи претеритным образованием, сигматический аорист получает в индоевропейском медиальную флексию, характерную для всех корневых претеритов» [Бадер 1988: 343]. Таким образом, интересующее нас *-s сигматического аориста являет себя каким-то хамелеоном, внедряясь то в медий, то в претерит, то в оба залога. Однако во всех языках, претерпевающих разнообразные глагольные преобразования, этот «суффикс» неизбежным образом принимается.

Окончания всех лиц единственного числа аориста

и 3-го лица множественного числа: *-m, *-s, *-t, *-nt отличаются, по А. Н. Савченко, от соответствующих окончаний презента только отсутствием конечного который [Савченко 1974/2003: 279] называется частицей-показателем настоящего времени.

1– е лицо множественного числа аориста, по мнению А. Н. Савченко, имело два варианта: *-mes/-mos; *-me/-mo.

2– е лицо имело окончание *-te.

И здесь небезынтересным можно считать мнение А. Н. Савченко о том, что основы глагола не выражали времени: время выражалось окончаниями, но при этом основы презента выражали длительность действия, а основы аориста – действие как факт, независимо от длительности или законченности. Поэтому, по мнению А. Н. Савченко, понятие «имперфекта» вообще условно: это глагольные формы, в санскрите и греческом образованные от основ презента, но с окончаниями, как в аористе, и с аугментом.

Окончание 3-го лица *4ъ сохранилось только в санскрите (см. выше исследование об этом окончании Шмальштига).

Перфект

Его окончания восстанавливаются в книге А. Н. Савченко следующим образом:

1– е лицо – *-ha;

2– е лицо – *-tha;

3– е лицо – *-e.

Окончание первого лица множественного числа – то же, что в презенте и аористе.

Второе и третье лица множественного числа отчетливым образом не восстанавливаются.

Само значение перфекта, по А. Н. Савченко, не было выражением прошедшего времени: «состояние, им выражавшееся, существовало в настоящем, а действие, вызвавшее это состояние, в прошлом» [Савченко 1974/2003: 284].

Вывод из этого также представляется небезынтересным: «Таким образом, перфект занимал особое положение в грамматической системе индоевропейского глагола. Это объясняется тем, что он был пережитком несколько иной грамматической системы, существовавшей в праиндоевропейском языке на древнейшей стадии его развития» [Там же: 284].

Мы оставляем без анализа те разделы книги, которые посвящены формам футурума и формам наклонения, как формам явно позднейшим и разнообразным по языкам.

А. Н. Савченко кратко останавливается на интересной категории инъюнктива, имеющего значение разнообразное и неопределенное. Эта форма признается А. Н. Савченко наиболее архаичной, приобретающей значение только в контексте и также, вероятно, являющейся «остатком весьма древней праиндоевропейской категории».

Наибольшее внимание автор уделяет формам медия, который «прошел сложный путь развития в праиндоевропейском языке», и следы этого пути «отразились в разных языках по-разному». Именно медий и был маркированной категорией, отражавшей «средний» залог.

Среди медиальных форм реконструируются «первичные» и «вторичные» окончания презента, имевшие геодиалектную дистрибуцию.

«Первичные» окончания (перечисляются лингвистически достоверные формы трех лиц единственного числа и формы 3-го лица множественного): *-ai, *-sai, *-tai, *-ntai.

«Вторичные» окончания (те же формы): *-e (только у тематических глаголов), *-so, *-to, *-nto.

Совершенно очевидно, что этот набор флексий не «особый», а соотносится с флексиями презента и аориста [97] .

Сразу, однако, видно, что парадигматическая «нормальная наука» здесь давит на исследователя. Примером этого являются рассуждения А. Н. Савченко о том, что данные ряда языков (итало-кельтские, санскрит и др.) обнаруживают еще третий ряд окончаний медия: *-ha, *-tha, *-a, *-r.

97

См. по этому же поводу далее иные предположения: ««Вторичные» окончания медия *-so, *-to, *-nto, как мы уже видели, также не выражали первоначально ни времени, ни залога. По-видимому, они были фонетическими вариантами окончаний *-s, *-t, *-nt, причем древнейшими» [Савченко 1974/ 2003: 324].