Непобежденные
Шрифт:
– Есть у меня хороший человек, – сказал Золотухин. – Поглядит, что там делается.
Утром связник Афанасий Посылкин был в Людинове. Шумавцова в условленный час нашел у колодца. Попросил водицы.
Пока Шумавцов доставал ведро, успел сказать все, что надо.
– Орел! Передай Весне: пусть съездит в Киров и в Жиздру. Какие у немцев там силы, много ли полицаев, каково настроение жителей? Весна – Ольга Мартынова, учительница. Это для нее.
Возвращая ведро, передал деньги. Советские. Немцы деньги не поменяли.
Посылкин ушел, а Шумавцов сердце не мог унять: отряд действует, отряду нужны
За себя стало стыдно. Он все еще один. Толя Апатьев, Тоня Хотеева – они только сочувствующие. Мартынову сам Золотухин нашел. Задание дано ей трудное.
Алеша знал Олину сестру Машу. Прошлым летом на гулянье играл девчатам на гармошке. Ольга у Мартыновых старшая, после школы в какой-то деревне ребятишек учила. В деревнях сразу все четыре класса в одной избе собираются.
Ведра домой принес с колодца полнехонькие. Загадал – не пролить. И не пролил. Бабушка с похвалой, а он к бабушке с просьбой:
– Напеки пирожков!
– С чем?
– Да хоть с капустой.
– Я когда курицу у Хотеевых покупала, Татьяна Дмитриевна лукошко яиц подарила. Рис тоже у нас есть.
– С яйцом и с рисом – мои любимые! – обрадовался Алеша. – Ты сегодня вечером напечешь! Утром к Мартыновым схожу, Машу встретил. У них в семье одни женщины. Восемь человек. Отец на войне.
Просохнет ли роса?
Бабушка – тесто замешивать, а внук гармошку под мышку – и к Хотеевым, в другое девичье царство. В сиротское. Отца семейства, Дмитрия Тимофеевича, в прошлом году похоронили.
Старшая из сестер, Раиса, замужем.
Первой красавице Людинова, Тоне – восемнадцать. Она москвичка, закончила первый курс Менделеевского. Шуре – семнадцать. Зине пятнадцать, Тамаре – двенадцатый. Девиц у Хотеевых поменьше, чем у Мартыновых, но они счастливей, защитника растят, братца Витю. Витя во второй класс должен был пойти.
Постоялец их дома, интендант. Заботливый, страдающий от ужасов войны человек, отбыл к Москве. Потому Алеша и взял гармошку. Его к Шуре тянуло. У Шуры глаза ясные, а ресницы сверху черные, стрелами. Волосы – золотой шелк. Брови поставлены широко, от лица – свет, рот небольшой, неулыбчивый, но губы зовущие, розовые. Так шиповник цветет. Есть такой шиповник. Цветы у него нежные-нежные.
– Алешка! С гармошкой! – крикнула Шура в комнаты сестрам.
Прибежал, приник Витя. Подошла Зина. Татьяна Дмитриевна поклонилась:
– Молодец, что пришел. Слухами до очумения сами себя застращали. Поиграй девкам! Все равно хуже было бы, да некуда.
– В Сукремли немцы над семиклассницей насильничали! – сказала Шура.
– Дом терпимости для солдат открыли. Девчат да молодух сгоняют, согласия не спрашивая! – воскликнула Татьяна Дмитриевна, глаза на свой цветник – и зажмурилась, а из-под ресниц капает.
Тоня возле окна носочек вязала. Должно быть, Витеньке.
– Всё это худые слухи, но есть худшие. Открылась биржа труда. В Германию идет набор. Алеша, знаешь, кто заправляет биржей? Митька Иванов.
Алеша сел на скамейку, трогал пальцами кнопки на гармонике.
– Чудно! Это ведь они заявились в наши леса, а боимся мы! У них должны волосы дыбом стоять.
Шура села рядом с гармонистом:
– Сыграй веселое!
Алеша повел тоненько, щемяще, но веселые стайки звуков заглушили тоскливое, раззвенелись, озоруя.
Теща зятю пирог испекла, —запел Алеша.
Хлеба-муки на четыре рубля, Сахару-изюму на восемь рублей. Думала теща – семерым не съесть.Проигрыш короткий, басовитый.
Зятюшка сел, за присест все съел! Теща по горенке похаживает, Косо на зятя поглядывает: «Чтоб тебя, зятюшка, разорвало!»Звуки взвизгнули, понеслись, обгоняя друг дружку.
Разорви-разорви тещу мою, Тещу мою со свояченицей! Приходи-ка, теща, на Масленицу, Уж я тебя, тещенька, попотчиваю Четырьмя дубинками березовыми, А пятая плеть – по бокам дереть!– Девки, смотрите, Шурка взаправду улыбнулась! – Татьяна Дмитриевна, подошла погладила гармониста по головке. – Сыграй нам сердечное.
Алеша послушно свернул меха, голос гармошки потишил. Гармошка словно бы призадумалась.
Где мати плакала, Там синее море! —запел Алеша.
Припев Тоня подхватила:
Ой, да люли-люли, Там синее море. Где сестра плакала, Там быстрая речка. Ой, да люли-люли, Там быстрая речка.Тут уж Татьяна Дмитриевна во всю-то свою кручину голос подала. Алеша слушал да головой покачивал в такт.
Где жена плакала, Там роса, эх, выпала. Ой, да люли-люли, Там роса выпала.Тоня пела, Шура пела, Зина пела:
Солнышко блеснуло — Роса высохла. Ой, да люли-люли, Роса высохла.Гармошка умолкла. Все смотрели на гармониста, все улыбались. Татьяна Дмитриевна вздохнула:
– Слёз – море, с Россию величиной, а солнышко блеснет – просыхают.
Шура гармонисту на плечо голову положила:
– Алеша, какой же ты у нас!
Сели чай пить. Вместо сахара антоновку в кипяток. Алеша галеты немецкие принес.