Непобежденные
Шрифт:
Маленков смотрел перед собой и соглашался:
– Так и есть! Так и есть!
Молотов хмурился, качал головой, ему было не по себе.
– Будем ли защищать Москву? – спросил Сталин, когда все уселись за столом совещаний.
Молчание в ответ. Сталин пыхнул трубкой:
– Ну что ж! Начнем спрашивать персонально! – посмотрел на Молотова, Молотов сидел первым. – Вячеслав Михайлович!
– Будем! – сказал Молотов.
– Будем! – Калинин положил руки на стол.
Преданно сверкнул очками Берия:
– Будем!
– Будем,
Сталин подошел к телефонам.
– Пронин! – обратился к председателю Моссовета. – Пиши: «Сим объявляются…»
Продиктовал Постановление ГКО.
– Немедленно передать по радио!
Достал маленькую книжечку.
Называя номера дивизий, приказывал командующим округами срочно отправлять эти дивизии в Москву.
С Урала ответили: дивизия вооружена, готова сражаться, но нет вагонов. Не на чем отправить уральскую силу.
– Здесь сидит Каганович, – сказал Сталин в трубку. – Он головой отвечает за то, чтобы подать вагоны.
В те октябрьские дни среди правительства трусость проявил один только Микоян. Укатил на восток со своим Комиссариатом Внешторга.
Разведчица
Анастасия Петровна Мартынова, провожая доченьку Олю в Киров, попросила надеть и носить, не снимая, крошечный образок Божией Матери «Путеводительница».
Пропуск Ольга получила из рук самого бургомистра. Сергей Алексеевич в молодости был дружен с ее отцом.
Но не пропуск – материнское благословение явило благую силу на первом же пропускном пункте. Немцы ожидали прохода техники и никого не пускали.
Ольга смиренно встала в чреду ожидающих. И тут к ней подошел безупречной красоты ариец:
– Танки могут прийти через двадцать минут, но, скорее всего, они будут здесь через сутки.
Подвел к мотоциклу и показал на коляску:
– Извольте!
Ольга ужаснулась: изнасилует! Но страха не выказала. Немец промчал ее до Тихоновки, подсадил в машину к русскому водителю.
– Как вас благодарить?! – изумилась Ольга. Немецкий она после школы не успела забыть.
– Вы истинная нордическая красавица, – офицер щелкнул каблуками сверкающих сапог. – О русские! Здесь, в глуши, женщина владеет языком европейской страны.
– Мой немецкий – школьный. Позвольте сказать вам по-русски: спасибо!
Сидя в кабине, дотронулась до иконки на груди.
– Не приставал? – спросил шофер.
– Я думала – погибла, а он – каблуками щелкает.
– Фашист, – определил шофер.
И в Кирове все устроилось: бургомистр дал ей пропуск ради ухода за больной тетушкой. Встречая патрули и полицаев, Ольга обмирала: тетушки нет, она остановилась у знакомой. Ездили в Ленинград поступать в Геологический институт. И учились бы – война.
Подруга Ольгу оставила у себя, хотя в доме было тесно. Приняла два
Из Кирова Ольга вернулась с мешком фаянсовой посуды. С этим же мешком отправилась в Заболотье, якобы к ученикам своим и для мены посуды на хлеб.
В деревнях школ не было; учились по домам, соблюдая черед.
По дороге узнала: в Заболотье партизаны убили старосту. Староста был из раскулаченных, но человек серьезный, спокойный. В его доме Ольга учила детишек большую третью четверть. Теперь в Заболотье стоят полицаи. Ольга подалась в Черный Поток.
Страшно одной на дороге. Земля родная, каждое деревце – как друг, но ведь не своя. Надругаться могут полицейские, немцы, да ведь и так называемые партизаны или, лучше сказать, те, кто в лесах таится и живет грабежом деревень и сел.
Пооглядывалась Ольга, пооглядывалась.
Одна.
Шла, шла, устала. Уставши, страхи забыла.
В прижукнувшимся к лесам деревенькам дома, еще недавно гордившиеся друг перед дружкой окнами, высокими крышами, резьбой, теперь к земле припадают; окон боятся, бычий пузырь бы на них вместо стекол. Народ в этих деревушках не живет – выживает. У него одно лицо и одно-единственное чувство – перетерпеть.
Ольге показалось вдруг – сверху смотрят, смотрят и ведут. И берегут! Ни волка, ни полицая. У нее ведь даже палки нет – отмахнуться. Кто он, ее хранитель? Страна огромная? Или, может быть, Мартынова Ольга и есть страна?
Война народная – тоже она. Потому что не покорилась, потому что не ждет, пока за нее убьют тысячи солдат, сама идет на смерть! И это правда. Всякое дело учительницы Ольги Мартыновой, даже дыхание, – ради Победы.
Но как же затрясло эту героиню, когда перед ней отворили дверь дома, где муж и жена – учителя! Свои люди. Дороге конец.
В Черном Потоке школа не работала. Районы ликвидированы, волости – это скорее сельсоветы; есть уезды, но губернии в границах не определены.
Ольга вызвалась сходить в Жиздру, взять у властей разрешение открыть школу. За пропуском к полицаю пошли втроем – полицай слыл сластолюбцем.
Мужичок с ноготок, кривоногий, очки толстые, голова всегда потная, волосы на голове тощие. Женщины от такого нос воротили, а тут – он-то и есть новая власть. Мстил бабам за свою поруганную молодость. Всех обошел, со всеми спал, а иначе – смерть. Винтовку наставит, затвором щелкает, а которая не испугается – прикладом. Да еще свяжет. Негодяй, в общем.
Притих, когда немцы в село на постой пришли.
– Нет! – сказала хозяйка, оглядывая Ольгу. – Пальто на тебе сидит уж ахти как фасонисто. Со спины даже бабам поглядеть на тебя завидно. К тому же снег порхает, речка замерзла.