Непобежденные
Шрифт:
Облачили в старую шубу. Пуховый белый платок заменили на серый, грубой вязки.
Полицай Ольгиной красоты словно бы и не разглядел: пропуск выдал. Одно сказал:
– Временный. Завтра и отправляйся. Горшки на хлеб будешь менять, дело хорошее, но мешок для тебя тяжеловат. Так и быть, подвезу. Мне тоже в Жиздру надо.
– Спасибо, – сказала Ольга, – и не беспокойтесь. Я как-нибудь доберусь.
Домой вернулась – а там двоюродная сестра хозяйки. Обнялись – и в слезы.
Горе от немцев. У сестры
Пока оделась, пока умолила немца, простудился крошечка. На другой день не стало.
Пошли к начальству немецкому, пожаловались. Начальство строгое, справедливое. Злодея немца на передовую отправили. Только никакое наказание не вернет дитя с того света.
– Это все Сыч! – вытирая слезы досуха, сказала несчастная мать.
– Зверь – немец, а Сыч при чем тут? – удивилась хозяйка.
– Все наши несчастья – его черного сердца делишки. Не помнишь разве, как моя мама сгорела от неведомой немочи?
– А что было-то? Я ведь не знаю, – удивилась учительница.
– Сыч моей маме – дядя. Они с дедом наследство делили. Обиды какие-то остались. Вот и мстили нашей семье. Принесла жена Сыча пирожков. Мамину сестру угощает, а та ни в какую. Не взяла. Мама сердобольная, гордыни не любила. Съела пирожок. И слегла. Врачи говорят: здорова. А мама не встает. В Людиново ездили, молебен заказывали. Поднялась. А женушка Сыча тут как тут. Пришла с семечками. Говорит маме: «Бери!» А мама в ответ: «Не люблю щелкать». – «А ты хоть одну попробуй!» И ведь попробовала. Похоронили.
Женщины собрались на кладбище, и Оля пошла. На кладбище ей показали удивительное:
– Приглядись! Видишь – камни в ногах?
На некоторых могилах действительно лежали камни. Серьезные камни.
– Могилы колдунов. Чтоб встать не смогли.
Помолились над крошечным холмиком. Ольга осенила крестом село в низине.
– Если мы пришлых не убьем, они убьют нас.
– Тихонечко бы пережить, – сказала подруга учительница.
Когда возвращались в село, по мосткам, через болотце, женщина, потерявшая сына, спросила сестру:
– У тебя есть заговор от сглаза?
– Есть, – ответила учительница.
– Потом перепишу.
Дома хозяйка дала Ольге тетрадь. Было дико: немцы, война и колдуны, напускающие порчу на своих близких.
«На море, на океане, на острове Буяне стоит там колодец, – читала Ольга, – плотошный, крутые берега подмывают, желтые пески вымывают, со всяких сглаз смывают. Смой с етого раба (имярек) от черного глаза, от радостного глаза, от ненавистного глаза, косоглазого, разноглазого, мужского, женского, молодецкого…»
Спросила
– А от немцев заговора нет?
– От немцев – солдатские жизни. Сход у нас был. Немец сказал: «Москву Германия взяла. Германия ждет от русского народа разумного повиновения».
– Нашли разумных! – пыхнула Ольга синими глазами.
– До чего же ты красивая! – улыбнулась хозяйка. – Вам бы, девки, счастья.
– Я – не девка! – Ольга косы свои по груди пустила. – Одну ночь была замужней. Теперь – солдатка. И сама солдат.
Утром в шубе, в платке, с мешком вышла из дома, а у крыльца тарантас стоит. Полицай уже поджидает.
Хозяйка утянула Ольгу в сени, сунула в руку мешочек.
– Что это?
– Табак. Полезет, а ты ему – в глаза!
– Он же в очках!
– Очки сшибешь.
Ольга не дрогнула, села в экипаж. В дороге понемногу разговорились.
– Ты молодец, что деревенских детей собираешься учить, – сказал полицай. – Неграмотный человек по нынешним временам – пустое место. Если немцы Москву взяли, значит, история будет долгая.
– А если не взяли? – спросила Ольга.
– Ты неверующая?
– В церковь не хожу, а в Бога верю. У меня мама верующая.
– Я не про Бога – про немцев! – Невзрачный полицейский был неглуп. – Немцы – народ точный. Если говорят, так оно и есть.
Призадумался. Остановил лошадь, дал ей помочиться. «Неужто приставать начнет?» – Ольга помяла пальцами табак в кармане.
– На войне правду не говорят, – сказал полицай. – На войне правда – военная тайна. А все разговоры – политика.
Ольге философ даже понравился. Сказала, провоцируя:
– Ну, если немцы Москву не взяли, тогда другое дело.
– Какое же?
– Другое. Но все равно долгое, тут ты прав. Уж очень много земли отдали. С Европу.
– Уголь – у немцев, чернозем – у них. Железо Криворожья, леса Белоруссии, виноград Крыма, Молдавии.
– Разве это главное? – не согласилась Ольга. – Половина русского народа под Германией.
– Верно! – ахнул полицай. – Я и не подумал. Уж треть – наверняка. Все украинцы, все белорусы, прибалты. Многие миллионы!
Стегнул лошадь кнутом, погнал. Когда въезжали в Жиздру, пустился напутствовать:
– Тебе небось наговорили на меня. А я человек с сердцем. Я свой шесток знаю. Не посягну! Ибо ты – Василиса Прекрасная. Конечно, я – гаденыш. Но, ей-богу, – не Черномор. Ты добрая, умная. Береги себя. Василисы Прекрасные да Премудрые дураков мужей из бед выручали. А нынешним Василисам выручать надо саму Россию.
И шапку приподнял, прощаясь.
Самозванство
По дороге на завод Алеша считал и все сбивался, сколько дней под немцами. Даже пальцы принялся загибать.