Неподвластный богам
Шрифт:
– Чего ты хочешь, шакал? Зачем тебе знать, о чем я беседовал с Хьяхъей?
– Вот ты и проболтался! – радостно взвизгнул Тотоакр. – Так-то лучше! Итак, отвечай: кто такой Хъяхъя?
– Больно мал твой стигийский умишко, чтобы понять, кто такой Хъяхъя!
– Впрочем, неважно, – не обращая внимания на оскорбления, заявил жрец. – Отвечай: как справиться с Великой Душой? Я знаю – Хъяхъя сказал тебе это!
– Ну сказал. Тебе-то что за печаль? Вовек не поверю, что ты страждешь освободить угнетенных!
– Разумеется, мне плевать на твоих
– Ну, так мы с тобой друзья по несчастью: карлик тоже посулил за меня золото!
– Не перебивай, киммерийский ублюдок! У меня нет с тобой ничего общего! Я верну себе доверие Величайшего! И знаешь, как я это сделаю? Ты расскажешь мне, как покончить с проклятым карликом, затем ты умрешь. Я же предстану перед Тот-Амоном с доказательством своей преданности Сету. А может быть, даже сам убью карлика, и тогда Сет сделает меня верховным жрецом вместо этого старого грифа Тот-Амона…
– Ишь размечтался! – насмешливо протянул Конан. – Ничего ты от меня не узнаешь!
– Это мы еще посмотрим, смердящий пес! Когда я буду отрывать от твоей вонючей плоти кусок за куском, ты живо развяжешь язык!
Конан содрогнулся – таким пыткам его еще не подвергали. Он стиснул зубы. Тотоакр молча обошел лежащего на песке киммерийца.
– У тебя есть немного времени, чтобы еще раз подумать, пока я буду ходить за своими… инструментами, – многозначительно заявил он.
– Не боишься, что я убегу?
– От этих-то веревок? Нет, клянусь Сетом, легче выбраться из преисподней!
От души расхохотавшись, Тотоакр ушел.
Когда шаги жреца стихли, Конан попробовал свои путы. Воистину проклятый жрец связал его получше морского волка с Барахских островов! Киммерийцу десятки раз случалось освобождаться от веревок – раз даже он сжег ради этого свои руки, – но эти оковы были подобны стальной проволоке. К тому же у него не было ни одной свободной конечности: ноги оказались связаны между собой и с руками; вокруг всего тела в песок были вбиты колышки, вокруг которых вилась крепкая веревка. Конан не мог даже двинуть головой – шею также сжимали колышки, а к ним, судя по всему, крепились веревки, охватывавшие уши и голову. Единственными частями тела, свободными от пут, оставались язык и мужской орган киммерийца. Оба очень нужные для других занятий, в развязывании веревок
Конан вспомнил, что обещал ему жрец, когда вернется со своими адскими инструментами. И если язык варвара жрецу был нужен неприкосновенным, за безопасность другого свободного органа нельзя было ручаться. Конан похолодел. Он высоко ценил свою мужскую силу, и одна мысль о том, что может сделать злобный и безжалостный жрец, чтобы выпытать признание, сводила его с ума. Даже очень вероятно, что Тотоакр, ограниченный во времени, не станет размениваться и начнет издевательства над Конаном с главной части тела киммерийца.
Было от чего прийти в отчаяние. Он, король Аквилонии, пробрался в пещеру, где никто не был пятьдесят тысяч лет, добыл спасительный Ромб Яхкунга… И что теперь? Теперь он лежит, как живой мертвец и ждет своего мучителя! Пелиас мертв, погубленный собственным же учеником. Где шляется Хадрат, вовсе неизвестно. Возможно, его уже тоже нет в мире живых. Что с Зенобией? Не исключено, что кувшин с заколдованным телом его супруги уничтожен. А может, кувшин лежит где-то рядом и он, Конан, просто не видит его? С Сердцем Аримана и Ромбом Яхкунга все ясно – ими завладел Тотоакр. Даже если Конан не проговорится под ужасной пыткой, стигийский жрец все равно сумеет обратить в свою пользу мощь Сердца – и зло тысячелетий вновь восстанет из могильного праха…
Душа киммерийца кипела, но бессильная ярость не находила выхода. Глупо… Он надеялся умереть в бою, на поле сражения, под штандартом своей армии. Неужели суждено ему закончить жизнь под пыткой жреца-садиста?… О боги! Конан вспомнил торжествующую физиономию Тезиаса-фантома и глухо застонал. Если он, Конан, умрет, с ним умрет и последняя надежда одолеть Великую Душу. Фантом завоюет весь мир, Зенобия никогда не увидит свет, даже Хьяхъя – странно, он в этот миг подумал о Хъяхъе – даже Хьяхъя не будет отомщен. Как глупо…
Он заслышал быстрые шаги. Кто-то приближался к нему.
– Я уж заждался тебя, стигийский ублюдок! – сказал Конан, ожидая увидеть смуглую рожу Тотоакра.
Но перед ним предстал Хадрат! Бледное лицо жреца Асуры было покрыто ссадинами и порезами, из которых сочилась кровь.
– Хадрат, холера тебя возьми! Где тебя носило? И что с Зенобией?
– Тише, господин! С ней все в порядке, кувшин со мной. Сейчас я освобожу тебя! – прошептал жрец.
– Попробуй! Тотоакр славно постарался…
– Тотоакр?!
– Да, будь он трижды проклят! Негодяй спасся от Пожирателя Душ и напал на меня, когда я вылезал из воды…
– Не двигайся, господин, я освобожу тебя! Знание Асуры учит избавляться от любых, пут! – гордо произнес Хадрат.
– Если так, жаль, что не ты на моем месте… Ну ладно, я пошутил! Если ты освободишь меня, я сам готов буду поверить в твою Асуру, да простит меня Кром! Однако торопись, Тотоакр вот-вот вернется – у него Сердце Аримана и Ромб Яхкунга!
– Что у него? – переспросил Хадрат, старательно колдуя над веревками.