Неправильная пчела
Шрифт:
Тим не раз слышал, как его родители и непутевый дядька планировали выселение бабки из комнаты в дом престарелых. Обычно после таких обсуждений Фенькины уезжали на дачу в Комарово и там наслаждались простором, но перейти к захвату чужой территории не решались. За эти шушуканья и козни, которые родные строили против бабушки, Тим был готов их возненавидеть, и потому лишь не обозлился, что дальше разговоров у них дело не шло.
Зинаида Всеволодовна делала вид, что не замечала недовольства родственников. Она жила по утвержденному когда-то распорядку дня. Утром пила кофе, который варила себе тут же в комнате на электрической плитке, а потом выходила на прогулку. Шла она всякий раз одним и тем же маршрутом: мимо Фонтанного
В шесть лет, когда Тим рассказал бабушке историю ее старой соломенной шляпки, но бусину скатать еще не сумел, Зинаида Всеволодовна словно признала в нем «своего соратника», стала брать с собой на прогулки. Она рассказывала о прежних обитателях этих мест, помня каждый дом и каждую парадную в нем. Тим жалел, что рассказы растаяли в его детской памяти. Только одно событие запомнилось Тиму в мельчайших подробностях. Однажды бабушка внезапно остановилась прямо на перекрестке, загородив путь пешеходам, которые вежливо обходили старушку, и произнесла длинную тираду: «Идет война света и тени, вечная, непрерывная. И мы живы только потому, что сохраняем нейтралитет. Не открывай никому своего дара». Тим взял себе такой зарок: раз бабушка просит – надо подчиниться, и не раз потом пожалел, что не расспросил ее ни о чем, не узнал всех ее тайн.
Бабушка умерла, когда Тиму было тринадцать лет, она подозвала его к себе утром, попросила выгладить тонкую, почти истлевшую кружевную сорочку. Пока Тим утюжил пожелтевшие кружева, она расчесала и заплела свою истончившуюся косу, обернула ее венцом вокруг затылка, прикрепив прическу в нескольких местах серебряными шпильками. Облачившись в импровизированный саван, она легла на обитую зеленым шелком оттоманку, заменявшую кровать, накрылась серым тканевым одеялом, сложила руки на груди. Проделав все это с торжественностью, Зинаида Всеволодовна заявила: «Я умру сегодня, Тим. Не бойся. Пришло мое время. Ты увидишь, что в комнате все изменится, и это к лучшему. Не пугайся этих перемен, всего лишь спадет морок, который я уже не в силах поддерживать. Жаль, что мой дар перейдет к тебе, я бы хотела передать его своей дочери, но ей не вынести этого бремени. А ты и так уже одарен… В шкафу лежит дневник в бархатном синем переплете, возьми его сразу после моей смерти и прочти. Запомни все, что там написано, выполняй в точности. Так только и убережешься».
Тим заплакал, стал на колени и наивно упрашивал бабушку не умирать, но та только молчала, сжав губы. Потом она приподнялась на локте и потребовала стакана воды с лимоном. Когда Тим выскочил за дверь и вернулся через минуту, то увидел бабушку, разметавшуюся на смертном ложе. Одна рука в бессилии свисала на пол, а вторая словно пыталась разорвать ворот рубашки. Глаза Зинаиды Всеволодовны были широко распахнуты, а рот приоткрыт в беззвучном крике. Но самое страшное было в том, что ее ложе обступили бесплотные тени людей, имена и облик которых Тим не знал. Толпа словно парила над полом. Прозрачные силуэты сложили молитвенно руки, а их лица были обращены к телу
Закричав во весь голос, мальчишка выбежал из комнаты, не закрыв за собой дверь, но упал в обморок в лужу разлитой им воды с дольками лимона.
***
Тим очень хорошо помнил, как рассеялось волшебство после смерти бабушки. Прежде всего, расплылись рисунки на обоях, их причудливые линии больше не сплетались в узоры. Сами обои повисли клочками. Стало заметно, что лепнина вокруг люстры на высоченном потолке потрескалась и местами обрушилась. Особенно веселил дядьку Тима амур со стрелой, потерявший нос и причинное место. Плинтусы отстали от стен и появились широченные щели, удивительно, что оттуда вместе с тараканами не лезли крысы. Фенькины в ужасе взирали на разоренную комнату и решили сделать в ней ремонт.
Не спрашивая мнения отпрыска, Фенькины стали растягивать мебель и безделушки по скупкам, и уже через неделю в комнате было пусто. Сколько ни просил Тим оставить после бабушки оттоманку, секретер, они отмахивались или кричали на сына. Все приметы его прошлой привычной жизни уходили с молотка.
Однажды Тим проследил, куда отец понес последний картонный ящик вещами. Неподалеку на был антикварный магазин «Советский антиквар на Литейном». Тим бесстрашно вошел за отцом. Тренькнул дверной колокольчик, подвешенный над входом. Пожилой антиквар в черном бархатном пиджаке задумчиво рассматривал содержимое коробки. Он бросил косой взгляд из-под очков на вошедшего мальчика.
– Товарищ Фенькин, – растягивая гласные сказал антиквар, обращаясь к отцу Тима, – ваши вещицы ничего не стоят, потому что вы не можете подтвердить их происхождение.
– Что же мне, Аркадий Аркадьевич, паспорт на каждую шкатулку или куклу надо иметь? – возмущался отец Тима.
– Разумеется, – улыбнулся антиквар, – в противном случае нужна оценка и экспертиза подлинности, а это займет время.
– Сколько же вы можете дать за всю коробку без оценки и прочей волокиты? – недоверчиво спросил отец Тима.
Антиквар наклонил голову на бок и с интересом посмотрел не на Фенькина, а на мальчика.
– Вы хотите что-то сказать мне, молодой человек?
– Не вам, – невежливо сказал Тим, и, дергая отца за рукав, попросил тихо, – не продавай, это же бабушки Зины вещи, оставь их мне.
Отец с досадой оттолкнул руку мальчика и снова повернулся к антиквару.
– Так сколько? – спросил он.
– Триста пятьдесят рублей, – сказал антиквар непреклонно, положив ладонь на крышку коробки.
Фенькин прикинул, это равнялось двум его зарплатам на «Арсенале», недурно.
Тим посмотрел на антиквара огромными, полными слез глазами, и старик наклонился к нему.
– Возможно, для вас эти вещи бесценны, пионер Фенькин, но лучше бы вам к ним не прикасаться, вы же помните наставления вашей бабушки? – сказал он мальчику, – впрочем, вы можете взять себе любую из безделушек, моя цена от этого не изменится.
Дрожащими руками Тим взял старую потрепанную фарфоровую куклу, потерявшую левую ногу и атласный чепец.
– Нуте-с, – сказал антиквар, отбирая игрушку и ощупывая ее, – прекрасный выбор, прекрасный!
Он наклонился к Тиму и шепнул:
– Елена Маковская ее очень любила, а девушка была ох как не проста! Побочная дочь графа Адлерберга… Редкая красавиц, и Костя Маковский был от нее без ума.
– Что вы там сказали моему сыну? – спросил недовольным голосом Фенькин.
– Пустяки, – антиквар выпрямился и улыбнулся отцу. Тим прижал сломанную куклу к пиджаку.
Рассчитавшись с Фенькиными, антиквар выпроводил их из магазина и запер дверь. Оставшись в одиночестве, он склонился над коробкой, потирая руки в предвкушении череды занятных вечеров.