Неправильная пчела
Шрифт:
– Бывай, Тимофей, – хлопнул его физрук по плечу, – выздоравливай да выходи на работу.
Математичка, привстав на цыпочки, поцеловала Тима в уголок глаза и вручила чайный сервиз со словами: «Мне в прошлом году целых два сервиза подарили, а зачем мне два?».
И Тим остался один. Совсем. И завел себе белого крысёныша Манчини.
***
Через полтора года 31 декабря 1999 года, когда Тим перестал ждать жену, когда бессмысленные обсуждения с родственниками на тему «что же случилось и как жить дальше» закончились, Софья вернулась. Она вошла в
– Ты один встречаешь Новый год?
– Нет, – медленно ответил Тим, показывая на белого крысенка, сидевшего у него на плече, – с дружбаном. Его зовут Манчини.
Софья медленно сняла замшевые сапожки, повесила дубленку на гвоздик и прошла в комнату. Пошуршав пакетом, она вытащила коробку мармелада, мандарины и упаковку суши из ресторанчика на углу.
– Вот, – сказала она, – давай праздновать.
Тим пожал плечами и пошел за бутылкой шампанского на балкон. Напустив метельных вьюнков, быстро растаявших на полу, он поставил на стол остывшее игристое вино и достал бокалы. Софья засмеялась:
– Ах, какие славные – на тонких ножках и тонкостенные, словно теперь остуженные стеклодувом! Ты настоящий волшебник, Тим.
С показной веселостью долгожданной гостьи она картинно чокнулась с Тимом и отпила глоток. Тим тоже выпил кислого шипучего вина и отправил кусочек суши в зубастенькую пасть Манчини.
–Тебе что-то нужно от меня? Развод?
– Да, но не только развод, Тим, – Софья покраснела и замолчала, – видишь ли, я встретила мужчину… В общем, мы хотим детей, но я… Что-то не так со мной, а доктора не говорят ничего определенного.
Тим молчал, сжимая в огромной, покрытой рыжим волосом руке бокал, и проглядел хулиганскую выходку Манчини, который скользнул на дно и стал хлебать остатки вина. С руганью Тим схватил крысеныша за хвост и вытащил его из бокала, испортив высокий стиль момента. Манчини был водружен в клетку за безобразное поведение, а укушенный палец Тима – под кран с холодной водой. Софья нервно прохаживалась по комнате, сжимая кулачки. Конечно, она была готова на всё, и даже стерпеть эту дурашливость бывшего мужа, но чувствовала, что уже не имеет над ним такой власти, как раньше. Теперь он снова волшебник, а не она.
Закончив нелепую возню, Тим подошел к окну и поправил гирлянду, приклеенную к раме скотчем. Притронулся рукой к пахучим еловым веткам, воткнутым в трехлитровую банку.
– Это Антон Игоревич? – спросил он Софью, повернувшись через плечо.
– Нет, нет, что ты… – торопливо залепетала Софья, – это Виталий, он психолог, работает в консультативном центре, мы познакомились полгода назад, он приезжал в наш отель, где я администратором работаю…
– Полгода назад? – усмехнулся Тим
– Много времени не надо, чтобы понять, твой это человек или нет, – Софья беззастенчиво развела руками.
– Кому как… Ну, что же требуется конкретно от меня?
– Нужна бусина, такая, которая излечит бесплодие. Мне уже двадцать семь, но не было ни одной беременности. Врачи не знают, в чем причина, один даже удивился, что организм работает, как часовой механизм, но все равно… ничего не получается. Виталия тоже проверяли, но у него все нормально. У него
– Я не знаю, как срабатывает бусина. Я не могу дать гарантию. Я сделаю тебе крупную, светлую бусину, а она вылечит твой гастрит, к примеру, или принесет тебе долголетие.
– Я на колени встану перед тобой, только сделай что-нибудь, Тим, – взмолилась Софья.
– Да разве в этом дело! – с досадой крикнул Тим, – это не конвейер, не ремесло!
– Но ты же волшебник, ты можешь! Я знаю одну клинику, там помогут. Называется «Божья пчела».
За окном, подтверждая её слова, вспыхнули огоньки китайских салютов, выпущенных соседями в честь наступившего миллениума. Софья наполнила бокал остатками шампанского и подняла его, салютуя Тиму, который обреченно глядел в окно на чужой праздник.
***
В палате номер двенадцать «Скворечника» лежало трое, поэтому палата считалась элитной. Косивший от армии парнишка, шизофреник-астролог, и Оржицкий, диагноз которому не установили, но записали «кататония» из-за отказа больного говорить и принимать пищу.
Навещала Оржицкого только его мать. Несчастная женщина обыскала все известные ей больницы, обнаружив, что квартира-берлога сына пуста, в ней воняет мочой и рвотой. Все вещи она нашла сломанными и разбитыми, дверь висела на одной петле, а окно в кухне зияло зубастой дырой.
Соседи ничего не знали о том, где ее сын, потому поиски она начала именно с больниц. Через несколько дней ей позвонили из «Скворечника» и сообщили, что Тимофей у них. Поступил он, однако же, из частной клиники «Божья пчела», расположенной в столице нашей родины. Матери было, впрочем, все равно: она успокоилась, узнав, что сын жив, хоть и сидит на койке с поджатыми к подбородку ногами. Мать согласилась на применение самых сильных препаратов, и Оржицкого в больнице начали шпиговать, как окорок. Мышцы больного расслабились, он выпрямился и смотрел немигающими глазами в потолок. Насильно кормить Оржицкого не удавалось, он не разжимал челюстей, поэтому ему ставили питательные капельницы, поддерживавшие жизнь в ослабевшем теле. Мать совала деньги врачам, настаивая на анонимности лечения, ведь клеймо психа ее сыну-педагогу было совсем не нужно. Врачи кивали и безуспешно пытались выяснить, что же произошло с Тимофеем. Мать не знала, только плакала. Постепенно всем стало ясно, что Оржицкий – типичный параноик с манией величия. Он возомнил себя волшебником, который может повлиять на судьбу людей с помощью светлой магии добрых вещей. От него и жена ушла, не выдержав. А вообще, это наследственное у Тима. Бабушка была не в себе, хотя и дожила до ста лет.
– Вот, теперь стало гораздо проще понять, что делать с вашим сыном, – покивал доктор и приписал ударные дозы фенобарбитала.
Через две недели Тим уже бродил в сером халате по больничному коридору, шаркая тощими ногами в комнатных тапочках. На третью неделю он попросил расческу и не сопротивлялся санитару в душевой. К концу пребывания в стационаре Тим уже вел осмысленные беседы с лечащим, признавая свою болезнь и отрицая у себя всякие магические способности. К слову сказать, он их полностью утратил, хотя и не помнил, при каких обстоятельствах.