Непредумышленное

Скользящий Олег

Особо опасное

«о вампирах либо хорошо, либо ничего» (с)

У него деликатный змеиный нрав, неразборчивый почерк и черный «глок». Он рефери в сватках добра со злом и чаще всех прочих бывает прав. Он не терпит капризов и грязных рук, говорит: «Все герои умрут в конце». У него французский смешной акцент и умение быстро входить в игру. Не прощает подлостей и измен, говорит, что вся его жизнь — ситком, Его пули питаются молоком — он его за вредность берет из вен. Он ходячий траурный декаданс, темнота, спокойствие и контроль. Но порой в его взгляде такая боль, словно он без гипноза впадает в транс, Говорит: «Не верь никому всерьез. Нас убили, но не списали в срок. От меня отвернулся неверный бог, и ангел-предатель покинул пост. Эту истину не утопить в вине, не вспомнить улыбок своих детей: Мои дочери рано ушли в метель, но по привычке всё снятся мне». Он глядит туда, где осенний лес подставляет шкуру под мокрый снег. Говорит: «Проклятье лежит на всех — не достучавшихся до небес. В наших венах черный холодный Стикс, нам до последней земной главы Из

бездны таращиться на живых, стирая усмешки с безликих лиц. И нам больше нечего здесь беречь, некого помнить и хоронить. Над нами мойра кромсает нить, которая держит дамоклов меч, Да все напрасно…» И лишь когда он ловит мой удивленный взгляд, То, больше ни слова не говоря, встает, отрезая мне путь назад. Он берет мою руку, и быстро, вдруг, прижимает крепко к своей груди… …Наберите девять-один-один! Или я внезапно сейчас умру, Или… Тихо. Страшные чудеса открывает он — гордый, немолодой… Его сердце не бьется в мою ладонь. Я читаю диагноз в его глазах. Мне чудится, будто бы он дрожит. У меня озноб или паралич. Он смотрит так, словно болен ВИЧ, в зрачках проносятся этажи — Бесконечные шахты. Его война не позволяет ему дышать… Я с трудом отхожу от него на шаг и думаю: «Что же ты, лейтенант? Нам врут о вас повести и кино… Как тебя угораздило? Сколько лет Прокаженным холодно на Земле? Вам здесь стыло, голодно и темно: Чертовщина с гибелью на клыках воет в небо вечное «почему?»… Вам носить вампирическую чуму в нечеловеческой ДНК И маяться этим…» Меня трясет. Ведь, выходит, и я для него — еда? Он смеется так, словно слышит всё. Нет. Не стану спрашивать. Никогда.

Полуночное

Лохматость солнца исчезла в дымке, Швырнув на стекла лучей обломки. Снежинки пляшут в окне лезгинку, Я собираю головоломку. Я разбираю на паззлы рифмы, Крошу до пикселей и молекул Те сны, что бьются о мыслей рифы Дробленым тактом ее куплетов. Бардак в душе и на жестком диске, Как в сердце — пустошь ночных вокзалов, Густая горечь в глазах Чеширских, Улыбка — с грустью и злым оскалом. В головоломке — тугие строчки, Необратимость сюжетных рельсов, И вместо смайлика ставлю точку, Чтоб после — пальцами по бекспейсу. …Они приходят, когда не ждешь их, На шабаш роем летят по ветру, И леденяще щекочут кожу Мне терпким запахом сигаретным. Они твердят, что пора смириться, Что жизнь распихана по вагонам, И тот, что тихо в углу ютится, Сжигает мысли в глазах зеленых. Другой смеется, жует ириску, Пленяя бездной своих зрачков, А та, что с плетью, склонившись низко, Мне крошит сердце под каблучком… Оставьте горечь, мир слишком сладок! Моей загадке — что быль, что небыль, Вдруг взглядом в спину, между лопаток, И сердце рвется дугой гипербол. Ступая тихо на мягких лапах, Несет в зрачках остроту ироний, О ноги мягко комочек страха Мне трется ласковой паранойей… Пытаюсь гладить по шерсти — нежно, Хоть руку колет и жжет крапивой, Что мы не встретимся у кафешки, Где с шоколадкой две кружки пива… «Мы никогда» — дождевой водой. Наверное, я разучился плакать. Моей загадке не быть живой В системе ломких двоичных знаков. Пробило полночь. Не повезло. Из интернета ушел до срока. Сквозь пальцы выскользнуло тепло. Оставил блюдечко у порога. Продай мне, отче, на пальцах ломких Кусочек неба и сил немножко… Я собираю головоломку. Я приручаю чужую кошку.

14.11.08

City mysteries

 Город лежит в паутине дорожных трещин, пойман туманом, сетью мобильной связи. Городу снятся простые волшебные вещи, он и не помнит, красив или безобразен. Город лелеет нас на своих ладонях — белых на черном клавишах, поле шахмат, В городе наши судьбы слились в погоне, истину схватишь — поранит осиным жалом. Кончилась сказка. Забыты стихи заклинаний. Выплачены долги на итог вперед, Мы отыграли партию с чудесами. Наши чары в крови — словно черный горячий йод. Магия смерти страшнее. Мрачные лица, вспышки, сирены, парни в стерильных перчатках. Игра началась, и на тонких твоих ресницах мелкая россыпь пороха для отпечатков. Наша судьба перечерчена желтыми лентами, километрами времени, теменью сонных улиц, Светом прожекторов, чьей-то судьбой и смертью, запахом пороха, ласковым свистом пули… Ветер щекочет крыльями. Скоро лето. Мы научились гадать на телах спокойно, Научились спокойно не получать ответов, предчувствуя риск испариной на ладонях. Наш кукловод многолик, острослов, искусен, дергает нити судьбы от Е2-Е4. Наши игры в Закон, конечно, ему по вкусу. Он немного нездешний. Даже не в этом мире. Дым сигарет, бессонница, головоломка. Два пистолета, пулям поставлен счетчик, Нашей охоты открылся сезон, и ломко запах добычи врезается в позвоночник. Жизнь, и азарт, и погоня за смертью — едины. Вечные, зрячие, только слегка безнадежные, В этом пространстве — городе нелюдимом, лечимся от одиночества кожей на коже… Дремлет на полке чужая волшебная палочка. Идем на охоту с первыми фонарями, Слетаются к солнцу последние желтые бабочки, чернильное небо с матовыми огнями Кутает город, уставший от суматохи. Городу снится мир волшебства и магов. Только для нас — свободных и одиноких, это пряничный домик. Рукопись на бумаге.

21.07.08

Magic of crimes

 Для нас с тобой мир разлинеен строчками, тугими струнами, дугами меридиан, Монохромен и липок сетью своей паучьей, измеряется иной системой координат. Ты играй, пусть играется — музыка, одичание, салочки с истиной, ложные имена, Ты не думай, здесь еще не такое случается, не успеешь заметить, что дожили допьяна, Что баюкаем смерть чужую в своих ладонях, на семи ветрах, и она засыпает, устало щурится, Мы живем с тобой в свободной своей погоне, связаны общей любовью и общей дуростью, Наше утро неровно разрезано желтыми лентами, нам выбрасывать руны, гадать на кофейной гуще, О чем-то, что пропили, продали за измену, отделавшись легким испугом и телом в роще… Гадать по ладоням, исследовать элементы, раскладывать карты компьютерных диаграмм, Скручивать буквой закона спиральные ленты — цепи судьбы, перерезанные пополам. В том мире было проще. Он был знакомым. Руны и карты разбрасывать на снегу, Скармливать сказку черным ручным драконам; ждать, что принцесса напорется на иглу, Ивовой веткой магию делать былью. В кровь превращать вино, ворожить миры, Долго отращивать хрупкие птичьи крылья, веря, что мы крылаты, остры, мудры, Веря, что нам под силу любое чудо, что нами не правит судьбоносное колесо, Не зная, что нас уже никогда не будет притягивать мир, похожий на детский сон, Ушли — и забылось, стали вдруг слишком взрослыми, асфальт под ногами — шахматная доска, Ночи в дозоре, кофе глотать со звездами, сигаретным пеплом дробить пустоту в висках, Утро встречать поцелуем, не ждать покоя, верить в себя, и, ища новый стимул к действию, Заключить, наконец, перемирие с судьбой. И в который раз отпраздновать равноденствие…

21.07.08

Одинокость

А она говорит мне: «Милый, как я устала…» А она все твердит мне: «Брат мой, как все достало!» «Какие вокруг ужасные эти люди, Их совсем не заботят другие, чужие судьбы!» Она говорит: «День выдался нехорошим, С соседкой ругались, под кресло надула кошка, Опять в универе препод мне глазки строит!» Я говорю ей: «Это того не стоит, Соседка разводится, кошка с утра не ела, Зачет автоматом, плевое это дело…» — И сессия скоро… — Сдадим, помогу, не парься, — И сжимаю в руке тепло ее тонких пальцев. Она говорит: — «Погода ужасно мерзкая, И водила маршрутки ответил мне слишком резко! И не получается то, чего я хотела! Что с тобой, милый, я чем-то тебя задела?» А я говорю ей: «Мне холодно отчего-то, Словно во мне давно умирает что-то, И день за окном какой-то уж слишком серый, И любимые люди — словно бы лицемеры, И давит в груди, будто смертельно болен…» Она говорит мне: «И чем же ты недоволен? Милый, смотри, как город вокруг чудесен! Улыбнись, мой друг, чего это ты невесел? Знаешь, братец, у всех же свои проблемы! Друг мой, мы начинали не с этой темы!» …Она все еще говорит, я ее не слышу. Она для меня становится дальше, тише, И холод зимы между нами уже не тает… «Я же рядом, милый. Чего ж тебе не хватает?» Я рядом иду, гляжу под ноги, на дорогу. Не могу объяснить, но чувствую… одиноко. Не могу сказать, как устал дарить без отдачи. Простая истина: «мальчики ведь не плачут!» У мальчиков все хорошо, все разумно, сложно. Это девочки хрупкие… девочкам это можно. Только хочется почему-то стать вусмерть пьяным. Или услышать в мобильнике голос мамы. Стать очень маленьким, где-то в тепле укрыться, Не видеть как проплывают чужие лица, Не нести на себе ответственность отношений. Не брать на себя этих сложных крутых решений. Поверить себе, что все будет не так уж плохо, Что можно еще пожить до другого вдоха… Я это переживу, но внутри, как раньше. Она для меня становится тише, дальше… Она для меня почти что уже чужая. Я ее не виню. Нытье ее раздражает. Особенно от меня, я же вроде сильный… А я рядом иду и молю, чтобы отпустило. Сколько выдержу? Не уверен. Ответ неясен. В этих сложностях бытия каждый нерв повязан. Мне бы выдержать до строки, до конца абзаца… Чтобы выпустить из руки холод тонких пальцев.

Страх

Черный кот на твоих коленях — я. Скрип перил, шорох у кровати — я. Ты не бейся в тисках проклятия — Страх туманит тебе сознание. Я иду за тобой — шаг за шагом в такт, Твое сердце — мой каменный артефакт. Я уже в тебе, твой сиамский брат — Это выплата за незнание. Тень убийцы за поворотом — я, Темный адов блеск в глазах мужа — я, Составной элемент оружия И пугающее предчувствие. Улыбаюсь — тебя пробивает дрожь, Ты кричишь: «Уйди, но меня не трожь!» Может быть, ты вскоре меня убьешь, Расписавшись в своем бесчувствии. Тревожным звонком среди ночи — я, Бубонной чумой на пороге — я, Выходи ко мне, босоногая, Не спасайся за белым пологом. Ведь твоя печаль — это тоже я, Слезы падают на надгробие… Я не смерть, а всего лишь фобия. Обращайся с этим к психологам. Ядовитая сон-трава — я. Океанская синяя бездна — я. Не зови меня, ненаглядная. Ни к чему самобичевание. А в глазах у тебя — вселенная… Одинокая, откровенная… Не люби меня, незабвенная. Я сворую твое дыхание. Ведь со мной и любовь — разлюбится. Превращаюсь в ночную улицу… Страх совсем не идет твоему лицу, Но с тобой одной только я сейчас. Но когда отпустит тебя отравная, И под солнцем уснут рыдания, То, прошу, не теряй сознание, Когда вновь коснусь твоего плеча.