Нереальная реальность
Шрифт:
– Нет! Я не умею!
– Иначе умрем. Плохо умрем. Мне без вас тоже не уйти. Я в ловушке. Это холодный мир.
– Холодный мир?
– Воин солнца не должен сюда лезть. Кто влез – не уйдет. Совсем не уйдет.
– Почему?
– Холодный мир хранят семьсот ифритов и восемнадцать черных птиц Тота. Они пропускают сюда всех, но не выпускают никого. Только Музыкант может открыть здесь ворота.
Стекло треснуло. Осыпалось. И в зал ворвался поток черных птиц. Они закружились – осознанно, слаженно, едино. Казалось, будто под сводчатым потолком ворочается мельничное колесо. И оно спускалось все ниже. Защитники замка не– Изыдите, крылатые и клювастые! – закричал Большой Японец.
Он вскинул руки. И круг стал терять устойчивость. Теперь птицы двигались не так слаженно.
– Из тьмы пришли, во тьму уйдете! – изрек Большой Японец торжествующе.
Круг начал подниматься. Но ненадолго.– Я не сдержу его долго, – сдавленно произнес Большой Японец, когда птицы снова начали снижаться.
– Что делать? – на грани истерики крикнул Лаврушин.
– Играй! – приказал Большой Японец.
– Я не могу!
– Можешь играть! Играй, играй.
Лаврушин провел пальцами по клавишам. Нажал на одну, опасаясь, что мир разлетится.
Но «пианино» молчало. Он нажал на клавишу еще раз. Снова молчание.– Испортилась! – воскликнул Лаврушин.
– Играй, – Большой Японец стоял, подняв руки, и был напряжен, как атлант, держащий небо. Он пока еще сдерживал птиц.
Брешь в двери стала больше. В нее просунулась волосатая лапа, по размерам больше походящая на слоновью ногу, и зашарила в поисках засова.
Лаврушин снова нажал на клавишу.– Ничего!
– Из тишины рождается все! – крикнул Большой Японец. – «Пианино» слушает тебя. Давай!
Он не выдержал, рухнул на колени, согнулся, и круг начал опускаться все быстрее. Волосы ерошил воздух от хлопающих крыльев.
Степан вскрикнул. Когти птицы проехались по его щеке и легко вспороли кожу.
Лаврушин нажал на клавишу. Дверь вылетела. Орда неописуемых уродов ворвалась в зал. Они торжествующе и алчно взревели. Лаврушин вдруг уверенно пробежал по клавишам. И зазвучал хрустальный, чистый звук. Лаврушину наступил еще в детстве медведь на ухо. Он умел немножко брать три аккорда на гитаре и петь неуверенным голосом туристские песни, но только те, которые не требовали даже минимума слуха. Но сейчас в нем жила прекрасная музыка. Она истекала из глубин его души, она проходила через пальцы и входила в «пианино», которое выпускало ее наружу. И вместе с этой варварской мелодией проникали в мир силы, вспарывавшие время и пространство, буравящие перегородки между– А‑а‑а! – злобно взвыл он, услышав музыку иных миров.
И твари, его слуги, взвыли, как от боли. И распался птичий круг. В центре зала возник провал, переливающийся радугой.– Туда, – приказал Лаврушин.
В этом провале была тьма, в которой копошились ужасы. Там ждали беглецов чудовищные адские создания. Туда не было пути.
Но и назад пути тоже не было. Лаврушин толкнул туда Степана, и он пропал в провале. За ним последовал Большой Японец. Последним уходил сам Музыкант.
Лаврушин летел в бесконечный туннель. Вокруг творилось что‑то невероятное. Дикое. И ни с чем не сравнимое. Здесь властвовали порождения самых безумных кошмаров, терзавших человечество. Здесь жила кристально чистая злоба и ненависть. Здесь было собрано все самое отвратительное и мерзкое, что создала Вселенная. Здесь жила болезненная, мерзкая, сужая воля, разщбитая на вожделение, старсть, похоть и жажду крови миллионов существ.
Чудовищные нетопыри, штурмовавшие замок, были просто мультипликационными добрыми игрушками по сравнению с кошмарами, жившими здесь.
Но вот прорезал слух визг демонов, упускающих предназначенную им добычу. И забил по ушам клекот птиц. Пламень стерегущих ифритов не смог прожечь беглецов. Крылья черных птиц Тота не могли вышибить дух у тех, кто защищен вечной Музыкой Света.
– Помните! Цитадель, – донесся улетающий вдаль голос Большого Японца…
Лаврушина ощутил, что лежит на камнях, солнце греет жаркое летнее солнце. Послышался стук копыт и грохот деревянных колес о брусчатку. Его окатило водой из‑под колес.
Лаврушин приподнялся и увидел, как мимо промчалась пролетка.– Где мы? – Степан огляделся, поднимаясь на ноги и отряхиваясь.
– Леший его разберет, – только и оставалось сказать Лаврушину.
Музыкант играет как умеет
Лаврушин походил на узника концлагеря, дорвавшегося до склада с колбасой. Он никак не мог насытится. Он наслаждался своим искусством. Его пальцы так и тянулись к инструменту, которым он, наконец, овладел. Музыка Космоса проходила через него и выплескивалась во Вселенную через «пианино». И каждая мелодия открывала дверь в новый мир.
В каждом мире друзья проводили от нескольких минут до нескольких часов. У них была другая цель.
Торжественная, немножко мрачная, жутковатая музыка. И вот путешественники в деревянной Москве. Видны стены Кремля, практически не меняющегося под напором времени. Под ними толпится разношерстный люд – увечные, убогие, стрельцы. Изо рта у всех пар – не май месяц, снежок уже сыпет. И вот появляется карета, окруженная конниками. По толпе проносится шепот:
– Поехал Антихрист!
– Царевна Софья – та хоть русская.
– Бороды всем сбрил. Точно – супротив Господа пошел. С немчурой связался.
– Верно говорят – немец – то не человек, а черт.
– Вон, к Лефорту, поехал. Фу, глаза бы мои не глядели.
– Да тише ты. Давно батогов не пробовал!..
Тоскливый глубокий аккорд – и вот друзья в другом, мрачном и сыром городе.
Желтые петербургские дома. Спешит куда‑то молодой человек, вид у него встревоженный, болезненный. Заметно, что он на грани безумия. Под пальто – топор. Родион Раскольников собственной персоной…