Нерон. Блеск накануне тьмы
Шрифт:
Видимость из-за дыма была как в сумерки, но я мог разглядеть, как одни люди помогали тем, кто слабее их, и тащили на плечах стариков и инвалидов, но были и те, кто расталкивал всех на своем пути. Одни несли узлы со своими пожитками, другие волокли явно награбленное добро.
А потом мы – я даже не успел толком понять как – оказались на Форуме. Пожар сюда еще не добрался. Дома из мрамора стояли на приличном расстоянии друг от друга, и это замедляло огонь, но он все равно подбирался все ближе.
Из проема в крыше храма Весты взметнулся столп огня, и я сразу понял, что это не священный огонь. Я просто стоял
Это было самое сердце Рима, и ему грозила погибель. Центр Рима… Я отвечал за него и обязан был его защитить. Только я один, как Великий понтифик [16] , знал истинное священное имя Рима [17] .
Это имя нигде не было записано, действующий понтифик шепотом называл его своему преемнику. И пока священное имя Рима известно, город жив и сможет восстать из пепла.
16
Великий понтифик («великий жрец», букв.: «великий строитель мостов») – верховный жрец, глава коллегии понтификов.
17
Римляне хранили «истинное» имя Рима и имя его бога-покровителя в тайне. Произносить имя божества можно было только в самых сокровенных мистериях, и его запрещалось знать непосвященным.
Но если что-то случится со мной, если я исчезну в этом огне, – Рим погибнет вместе со мной.
Тигеллин был прав, когда настаивал на том, чтобы я не подвергал себя опасности… Но опасность грозила моей жизни повсюду. Тихая, проведенная в одиночестве ночь во дворце тоже могла быть угрозой для моей жизни.
Погибнуть, вступив в открытый бой со злом, куда благороднее, чем быть позорно убитым в коридорах императорского дворца, как Калигула.
Не в силах дальше смотреть на вырвавшийся из храма Весты огонь, я отвернулся и скомандовал Субрию:
– Идем туда!
И направился в сторону Форума.
Мы прошли мимо храма Божественного Юлия и далее мимо арки Августа, ростры и курии. Все было нетронутым, только мрамор потемнел от сажи и пепла.
И Капитолийский холм впереди тоже с виду никак не пострадал от пожара.
Слева – Палатин. Я указал на ведущую вверх крутую тропу.
Субрий отрицательно покачал головой.
– Тогда оставайся здесь и жди меня, – сказал я.
Трибун понимал, что не имеет права указывать мне, как поступить, поэтому только чуть приподнял руку, делая вид, будто пытается меня остановить, а я быстро пошел дальше.
Дышать становилось все труднее, но я не мог повернуть назад, я должен был увидеть все своими глазами.
На этой стороне холма было еще тихо, но другой его склон смотрел прямо на Большой цирк, где и начался пожар, и там он пока не утолил свой аппетит.
Я поднялся на вершину и увидел своего врага: его жадные языки порой поднимались чуть ли не вровень с вершиной Палатина. Горячие волны воздуха вынудили меня отступить – идти дальше было бы безумием. Громко стонали и трещали гибнущие дома, столпы пламени скручивались и покачивались, будто исполнявшие какую-то мистическую пляску смерти танцоры.
Эта картина завораживала своей потусторонней красотой.
Порыв ветра отбросил занавес дыма, и я увидел, как мой Проходной дом плюется огненными искрами.
Там, в павильоне, возле фонтана с каскадами воды, я устраивал долгие неспешные встречи со своими друзьями-поэтами. Теперь вода в фонтане превратилась в пар, а колонны павильона раскачивались и словно покрылись волдырями. Потом, слава богам, занавес дыма снова скрыл от моих глаз эту картину.
Надо было возвращаться: дома стояли слишком близко друг к другу, и огонь, прыгая по ним, мог довольно быстро добраться до вершины холма, и тогда я очутился бы в ловушке.
Я не раздумывая побежал обратно вниз по склону. Жар огня толкал в спину, – казалось, сами демоны хохочут мне вдогонку.
Субрий стоял там, где я его оставил, и нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Он пришел в движение, – рассказал я. – Скоро ринется в атаку, так что давай переправимся на другой берег Тибра, в мой дом на Ватикане. Эту ночь я проведу там.
Крайне аккуратно выбирая дорогу, для чего пришлось обойти Марсово поле, которое еще не было захвачено пожаром, мы наконец перешли через Тибр.
Пожар не добрался до моей резиденции на Ватикане [18] да и вряд ли мог дотянуться до нее через Тибр.
– Сначала передохни и поешь, – сказал я Субрию, – а уж потом возвращайся на Эсквилин и доложи обо всем Нимфидию. Скажи ему, что я вернусь утром.
Рабы быстро приготовили и подали сытную еду для трибуна, а я тем временем успел коротко рассказать слугам об увиденном и заверил, что им ничто не угрожает.
Субрий ел медленно и был немногословен, – возможно, он и по натуре был молчуном, но не исключаю, что увиденное за день просто лишило его всякого желания говорить. В любом случае я для себя высоко оценил его молчание.
18
Ватиканом в древние времена называли территорию на правом берегу Тибра.
Когда провожал его в обратный путь, на этом берегу Тибра было еще светло. Глупо было бы предупреждать его о том, что лучше держаться подальше от северных районов города, поэтому я просто сказал:
– Спасибо тебе.
Субрий кивнул и без лишних слов ушел.
А я заказал себе легкой еды и направился в спальню. Когда принесли хлеб и немного фиников, я понял, что совсем не хочу есть.
Смыв с себя сажу, грязь и пот, улегся на кровать. Несмотря на то что я весь день был в защитной одежде, волосы у меня опалились, а кожа на руках и ногах покраснела от жара и покрылась волдырями.
Но все это не имело никакого значения. Мой город подвергся разрушению, а я почти ничего не смог предпринять, чтобы хоть как-то защитить его. Только боги могли положить этому конец.
Прошедший день преподал мне урок: между литературой и реальностью лежит огромная пропасть. Одно дело – петь о гибнущей Трое, воображая гнев Приама и страдания людей. И совершенно другое – столкнуться со смертью в реальности, увидеть лишенных крова людей, к которым я мог физически прикоснуться. Это были мои люди, и я вдыхал запах их смерти.