Несекретные материалы
Шрифт:
В небольшой комнате стояли три прикрытые застиранными одеяльцами двухэтажные железные койки, окрашенные в синий цвет. Скоро появились и «коллеги» – два мужика с простоватыми лицами. Как понял Клод, их звали Ваня и Саша. Больше он ничего не разобрал, поскольку абсолютно не владел русским. Правда, к концу «срока» выучил несколько слов – хлеб, чай, сахар да еще матерные ругательства.
Потянулись дни на зоне, похожие один на другой, словно яйца. Побудка, построение, проверка, работа, прогулка. Кормили три раза в день – отвратительно и совершенно несъедобно.
Жизнь в лагере оказалась построена таким образом, что Клод совершенно не пересекался с другими заключенными. Изредка он видел, как в столовую с бодрой песней идет отряд человек эдак сто, а в мастерских, где шили брезентовые рукавицы, каждый сидел за своей машиной, и охрана пресекала любые разговоры.
Через две недели, скорей всего от голода, прошла язва, во всяком случае, перестала беспокоить. Затем наладился сон. В десять вечера Клод не успевал донести голову до подушки, как веки смыкались. Пропала тупая боль в затылке. В последнюю неделю бытности зеком Рабель с невероятным аппетитом уничтожал «рыбкин супчик» и перловку, сдобренную машинным маслом.
В Париж он вернулся абсолютно здоровым, веселым и великолепно отдохнувшим.
В этом году решил пожить отшельником. На сей раз его привезли в Горловку и бросили в избе кузнеца с небольшим набором продуктов. Сначала все шло просто чудесно. Клод собственноручно отмыл избушку, таская воду ведрами из речки. Целыми днями хлопотал по хозяйству, готовя суп, расчищая двор от камней. Ложился спать в восемь, вставал около шести. Именно в заброшенной деревне управляющий вспомнил, что писал в юности стихи, и вновь принялся слагать вирши. Ощущение полного одиночества, оторванности от мира приносило потрясающее успокоение…
Но вскоре кайф сломался. Сначала парижанин обнаружил, что в деревне живет старик. Прохор не мешал ему, встречались изредка, но ощущение полного одиночества пропало. Затем явился какой-то иностранец, говорящий по-французски.
– Корзинкин? – вырвалось у меня.
– Не знаю, фамилии не назвал.
– Темноволосый, кареглазый, со смуглым лицом?
– Да, похож.
…Гость постучался в окно ночью. Клод слегка испугался и глянул на часы – полночь.
– Кто? – крикнул он по-французски, понимая глупость поступка. Никто не поймет вопроса.
Неожиданно с порога донесся ответ на родном языке:
– Откройте, бога ради, не бойтесь.
Рабель распахнул дверь и увидел вконец перемазанного мужика.
– Ехал мимо, – пояснил тот, – проколол колесо, пытался в темноте починить, да не вышло. Пустите нас переночевать…
– Нас? – изумилась я.
– Ну да, с ним была девушка. Высокая блондинка с роскошными ногами. Еще подумал – у этакого урода и такая красавица.
– Дальше что было? – в нетерпении подпрыгивала я на месте, как Маня. – Ну, говорите!
– Нечего рассказывать. Они
Клод уступил девушке постель, сам лег на лежанке, а мужчина кое-как устроился на полу. Рано утром гость поменял колесо, и парочка уехала.
– И это все? – разочарованно протянула я.
– Все.
– Как звали девушку?
Клод развел руками.
– Не знаю, она не представилась.
Кстати, кавалер на вопрос об имени буркнул что-то типа – бр-бр. Очень невоспитанно для молодого человека.
– Молодого?
– Ну да, ему по виду лет двадцать шесть, ну семь…
Уму непостижимо. Я вытащила паспорт Базиля и сунула его Клоду под нос.
– Это он?
– Он, – подтвердил Рабель, – только здесь он отчего-то выглядит моим одногодком. Кстати, по-французски говорил с акцентом, словом, не француз.
Так, Базиль окончательно сошел с ума, изображает юного Ромео, загримировался под мальчика, коверкает парижский выговор. Вот идиот!
Клод был слишком зол, чтобы знакомиться с непрошеными гостями. Полночи, слушая, как они похрапывают, он думал, что скажет служащим «Альбатроса». И деревня обитаема, и люди понаехали. Мой визит окончательно вывел его из себя.
Я решила утешить нервного француза.
– Сейчас уеду, меня интересовал только Корзинкин.
Клод подозрительно глядел, как я иду к «Вольво», потом вскрикнул:
– Погодите! Вы, наверное, встретите этого Базиля?
– Во всяком случае, сильно надеюсь на такой исход дела.
– Тогда передайте, они тут кое-что забыли.
Клод исчез в избе и через секунду сунул в автомобиль небольшой пакет с рекламой «Мальборо».
Я отъехала к шоссе, притормозила и заглянула в пакет. Ничего особенного – складной женский зонтик и «Сто лет одиночества» Маркеса. Очевидно, девица из интеллигентной семьи, взяла с собой в дорогу не детектив, не фантастику, а заумного Маркеса.
Домой прирулила к девяти вечера, окончательно перестав что-либо соображать. Голова просто разрывалась от обилия сведений. Сейчас глотну чайку, сжую парочку бутербродов и пойду в спальню. Сяду в креслице, попробую обмозговать ситуацию.
В столовой с каменным лицом вязала Ольга.
– Ну, здравствуй, – произнесла Зайка железным голосом.
Ее тон не предвещал ничего хорошего, и я испугалась.
– Что произошло?
– Это я должна поинтересоваться у тебя, что произошло, – с видом прокурора процедила Оля и крикнула:
– Александр Михайлович, идите сюда!
Раздались шаги, и в комнату вошел полковник. Увидев меня, он сладко улыбнулся и осведомился:
– Дашутка, где гоняла? Небось устала?
Но я великолепно знала, что такое его поведение обещает скорую бурю, поэтому постаралась не злить приятеля.
– Сначала ездила по магазинам, потом зашла к Полянским…
– Ага, ага, – закивал головой Александр Михайлович, – чайку попить, поболтать, то да се, так ведь?
– Именно, – осторожно поддакнула я, чуя неладное, – а у вас как день прошел?