Несекретные материалы
Шрифт:
– Весь в прадедушку, – заявила Мария, улыбаясь.
Дворня вновь зашушукалась. Чем старше становился Николай, тем яснее было видно, что они с Трофимом из разного гнезда. В конце концов различие стало настолько бросаться в глаза, что младшего отправили учиться в Москву. Между братьями никогда не существовало близких отношений. Старший частенько бил Николая и шепотком обзывал «приблудой». Как-то раз словечко услыхала Мария, и Трофима в первый и последний раз высекли розгами. С тех пор он стал любезно улыбаться брату и прекратил с ним всяческое общение.
– Ничего, – вздыхала мать, –
В декабре 1917 года в Горловку пришли красноармейцы с бумагой, барский дом предписывалось освободить.
– Тута теперь станут раненых лечить, сваливайте, господа хорошие, будя, пожировали, – сообщил чуть пьяноватый парень в шинели.
Мария кинулась собирать столовое серебро.
– А вот этого не надо, гражданочка, – нехорошо ухмыльнулся командир, – все конфискуется в пользу победившей революции.
Мария растерянно посмотрела на мужа. Тот вежливо предложил:
– Может, солдаты желают выпить и закусить? Распорядись, дорогая!
Тут же накрыли огромный стол. Молоденькие горничные с ужасом наблюдали, как солдаты немытыми руками рвут на части ароматную курятину. Из подвалов таскали элитные вина и коньяки. Вскоре «конфискаторы» запели песни, а потом заснули мертвецким сном. Для пущего эффекта в выпивку им подсунули снотворное.
Пока красноармейцы, распространяя удушливый запах нестираных портянок, спали, слуги вместе с господами метались по комнатам, собирая самое ценное. Кое-что зарыли во дворе, часть прихватили с собой.
– Ненадолго расстаемся, братцы, – плакал Андрей, прощаясь с дворней, – скоро хамов погонят, опять прежняя жизнь пойдет.
Одолжив у ключницы и повара одежду, барин и барыня пошли по дороге в деревню. Трофим, надевший наряд конюха, нес чемоданчик с вещами и ценностями.
В Горловке заночевали. Утром Андрея и Марию нашли проспавшиеся солдаты, вывели во двор и расстреляли.
– Уж как их староста ни прятал, – вздыхал Прохор, – а отыскали… Прямо за избой и порешили…
Потом, ближе к вечеру, верные слуги сколотили гробы и похоронили господ на кладбище.
– А Трофим?
Прохор принялся кашлять и наконец произнес:
– Да чего уж там, коммунистов проклятых давно нет. Спасся парень.
У Евлампии дочь Авдотья в жару лежала, лихорадка ее ломала, так Трошу рядом положили, солдаты даже в избу побоялись зайти. А наши все про барчука смолчали, так и выжил…
Вскоре из города прибыл Николай и долго рыдал на родительской могиле. Помирился он с братом, юноши кинулись друг другу в объятия и решили вместе эмигрировать. Но в ночь перед отъездом Трофима свалила лихорадка. Очевидно, он все же подцепил болезнь от Авдотьи. Вместе с ним заболел еще один парень – Лешка Никитин.
– Беги, сынок, один, пока жив, – велела Николаю Евлампия, – горе, конечно, но, похоже, Троша не жилец.
Заливаясь слезами, прижимая к себе собачку Фоку, Коля уехал. А Трофим неожиданно выздоровел, скончался Лешка Никитин. Умная Евлампия велела похоронить несчастного в могилу к господам, а на кресте добавить имя – Трофим. Барский
Я вытащила паспорт Корзинкина и подсунула деду:
– Приезжал ли сюда этот мужчина?
Прохор принялся напряженно всматриваться в фото, потом начал сморкаться.
– Вылитый Коленька, господи, выжил, значит, хозяин мой, услышал спаситель молитвы!
– Так не было тут Базиля?
Прохор, однако, почти не обращал на меня внимания.
– Вот радость-то, – причитал он, – сохранилась фамилия. Трошины-то детки Никитиными записаны. Приезжали сюда двое – мужчина и женщина. Алексей Иванович да Вера Ивановна, назвались внуками Корзинкина Трофима, все искали по деревне, может, кто документы какие сохранил, ту же купчую на дом. Только зря. У Евлампии-покойницы, экономки господской, правда, что-то было припрятано. Но после ее смерти Авдотья от греха все и пожгла – боялась. Очень Трошкины внучки убивались, даже адресок женщина оставила – на всяк случай.
– Не выкинули?
Прохор подошел к иконе и вытащил из-за божницы мятый листочек. Что ж, похоже, больше ничего не узнать. Базиль был тут, но дедок, очевидно, отходил куда-то, а Корзинкину и в голову не пришло, что в заброшенной деревне есть жилец.
Я вышла из дома и пошла вправо, к машине.
– Дочка, – крикнул дед, – на дорогу лево бери.
– У меня там машина.
– Ну и ну, – удивился Прохор, – той тропкой не проехать, и мосток развален, вперед бы подала да свернула мимо сторожки.
Я улыбнулась ему. Дед крякнул.
– Слышь, дочка, сделай милость, коли на автомобиле, съезди мне в аптеку, тут недалеко тебе будет, а мне недопехать. Купи валокордину пузырек, погоди, деньги дам, он теперь дорогой, зараза.
Не взявши дедовы рубли, я покатила в аптеку, потом, припомнив серые бесформенные ломти домашней булки, завернула в местный супермаркет с гордым названием «Победитель». У «Вольво» большой багажник, но все покупки туда не влезли, кое-что пришлось бросить на заднее сиденье. Ящики с макаронами и подсолнечным маслом, пакеты риса, пшена, перловки и неизвестной крупы «Артек», тридцать килограмм муки, двадцать пачек сливочного масла, горы тушенки, а еще чай, какао, конфеты, пятьсот стеариновых свечей, лампа «Летучая мышь», фляга с керосином, газеты, штук двадцать детективов, мыло, шампунь… Всю предстоящую зиму Прохор будет ходить в город только за пенсией, а возвращаться налегке. Подумав еще чуть-чуть, купила ему транзистор и запас батареек – все веселее жить.
Когда дед увидал, как я вылезаю из похожего на передвижной магазин «Вольво», у него на минуту пропал голос.
– Что это, зачем, не надо, – бормотал старик, пока я, отдуваясь, таскала мешки и коробки.
– Прохор, – строго сообщила я, – продукты и вещи велел передать Базиль Корзинкин, внук Николая. Бывший хозяин помнил вас и любил, это подарки от него. Весной приеду, привезу еще.
Дед заплакал, потом утер глаза.
– Эх, жена до радости не дожила, как звать-то тебя, дочка?