Неслабое звено
Шрифт:
Гуров остановился у стола, прикрывая корпусом тот его угол, где валялся желанный листочек, от взгляда хозяина, и мягко поинтересовался:
– Я вот слышал вы, Николай Иванович, политикой занимаетесь. Что это мы с вами, два таких умных, интеллигентных человека, все про алкашню подзаборную беседуем? Да господь с ними, отбросами общества! Раз уж выпал мне случай с вами познакомиться, так любопытно, что вы о положении дел в многострадальном отечестве думаете?
Смена темы разговора не просто обрадовала Воробьева, он прямо-таки расцвел что твоя майская роза. Нет, копошилось в его подсознании недоуменное опасение: с чего бы это вдруг ментяра оставил свои очень неприятные подколы и его политическими взглядами заинтересовался? Но, оседлав любимого конька, сказав пару фраз, Николай
С четверть часа Гуров терпеливо слушал разливавшегося курским соловьем «народного художника», вставляя временами сочувственные реплики, так что вскоре Николай Иванович начал его чуть ли не единомышленником считать. Нет, ничего нового Лев не услышал. Однако лишний раз подтвердилось то, в чем Гуров и так уже был уверен: всякие «Яблоки», эспээсы и прочих «пр-родажных дер-рьмократствующих христопр-родавцев» Воробьев на дух не переносил, обходил пятнадцатой дорогой и даже плюнуть в их сторону почитал за великий грех. Так что на митинге, проводимом СПС, его было увидеть не более вероятно, чем свинью в синагоге. Так откуда же бумажечка?
Значит, кто-то ее в «студию» принес. А затем, вероятнее всего, этому «кому-то» потребовалось записать некий телефонный номер. Вот он и оторвал половинку буклета, лежащего в кармане аккурат рядом с ручкой. Потом то ли специально оставил, то ли просто забыл на столе, что вероятнее. Ибо если гуровские подозрения имеют под собой реальную почву, то «кому-то» стало не до бумажечки. А Воробьев на нее в общем творческом бардаке, наблюдаемом на столе, как, впрочем, во всей мастерской, просто не обратил внимания, не заметил.
– … Цар-рь, царь батюшка! Представление о хр-ристианском государ-ре как помазаннике Божием несовместимо с ассиро-вавилонским представлением о царе как земном боге. Нам, истинным патриотам, новый Сталин без надобности, тем более он инородцем был! Власть, опирающаяся на Абсолют, ставит себе самоограничение в этом Абсолюте, – вещал Николай Иванович, аж глаза прикрывая от удовольствия, а потому не замечая, как невзрачный сине-белый листочек перемещается в карман гуровской куртки. – И не будет на Руси тирании ни коммуняк поганых, ни дерьмократишек ублюдочных. И заживет народ пр-равославный под властью самодержавной, под дланью цар-рскою, всем нехристям на удивление. Я об этом поэму пишу. Без хвастовства скажу – гениальную! Вы хоть и из милиции, а вроде бы понимаете, что к чему, судьбами отечества многострадального интересуетесь. Вот я вам сейчас отрывок из поэмы своей прочитаю.
– Давайте как-нибудь в следующий раз, – возразил Гуров, – дела, знаете ли. Интуиция мне подсказывает, что мы с вами еще встретимся. А сейчас – позвольте откланяться.
… Вовсю начинались ранние зимние сумерки. Уличные фонари пока не горели, и нарождающийся серп месяца четко проступал в светлом еще небе. Воздух, казалось, приобрел нежную сиреневую окраску, как на полотнах французских импрессионистов. Такое увидишь – если умеешь видеть! – только зимой…
Вот это художники были, подумалось Гурову, не чета новоявленным Репиным.
Но пора было отставить лирику до лучших времен, поэтому, помня о том, что родное управление работает круглосуточно, он сначала забежал к районщикам.
– Меня не интересует, как вы это обеспечите. Как угодно. Но я требую, поверьте, имею я на это соответствующие полномочия, чтобы завтра утром, да-да, к девяти часам все соседи Воробьева по коммуналке были здесь, – предельно раздраженный тупостью зама райотдела по оперчасти, Лев буквально сметал все возражения. – Детренированностью это называется, майор! Совсем мышей не ловите. Мать вашу, нельзя же так, вы оперативник или кто? Там еще три комнаты, в коммуналке этой, кроме воробьевской «студии». Трое соседей, и каждый из них должен сегодня же (ничего, что поздно) получить повестку под расписку. Воробьева, скорее всего, в квартире уже не будет, а если будет, то ваш сержант вручит остальным жильцам коммуналки повестки так, чтобы он этого не заметил. Пусть постарается.
Не пришлось. Умел полковник Гуров убеждать, коль нужда подпирала.
До управления он добирался еще сорок минут, зато, отдав свою незаконную добычу – глянцевый листочек сине-белых цветов – криминалистам управления, уверив их в небывалой срочности задания, Лев наконец-то отправился домой. Нет, сегодня он заслужил что-нибудь повкуснее, чем магазинные пельмени, пусть уж супруга расстарается. Время вот, правда… Нормальные люди уже десятый сон смотрят.
ГЛАВА 11
Скромно сидевший в углу кабинета райотдела Гуров поглядел на часы. Время подходило к одиннадцати, а это означало, что Крячко вот-вот появится в управлении, так что пора заканчивать работу с соседями Воробьева по коммуналке и быстренько лететь на встречу со Стасом, благо сегодня он с машиной – верный «Пежо» дожидается внизу. Не знает несчастный автомобильчик, что за участь ему предназначена в интересах дела. Но это – ближе к вечеру, когда Набоков поедет домой, в район метро «Новые Черемушки». Сейчас необходимо срочно увидеть Станислава. И не только его – то, что он услышал сегодня, настолько важно, что пора докладывать о результатах Петру.
Районщики верно восприняли его вчерашнюю накачку, постарались, и все три повестки были вручены. Под расписку, как положено. С девяти утра начался спектакль: все трое жильцов соседних с воробьевской «студией» комнатушек коммуналки знать не знали ни о каких наркотиках и анонимках, а придумать что-то более оригинальное просто не было времени.
Разговор с отставным военным Потаповым ничего интересного не принес, хотя Гуров время от времени задавал наводящие вопросы относительно Воробьева, его мастерской и ее посетителей, исторической драки и прочих любопытных нюансов. Предельно возмущенный отставник никак не мог уразуметь: при чем тут Воробьев, если какая-то сволочь гнусно запятнала его, Потапова, даже тенью подозрения о причастности к наркобизнесу! Вяло и плохо игравший свою роль молодой капитан – именно он должен был рассказывать каждому из вызванной на беседу троицы о зловещей анонимке и нависшими над ними жуткими подозрениями – откровенно маялся. Никто не объяснил ему, с какого перепуга затеян весь этот цирк, что за непонятный тип в курточке сидит в углу кабинета, изредка задавая странные вопросы, приказали – вот и приходится пороть явную чушь. Через двадцать минут пышуший гневом, как чайник кипятком, Потапов выкатился из кабинета, пообещав на прощанье навести в ментовском бардаке настоящий армейский порядок, чтоб неповадно было честных граждан бог весть в чем подозревать, вашу, бездельников, м-мать!!! Первый выстрел – вхолостую.
Зато два последующих попали в цель. Две одинокие женщины, совсем пожилая и очень молодая. Пенсионерка Дарья Ивановна и восемнадцатилетняя лимитчица Катенька Синицина. По сорок минут на каждую. Когда от свидетеля нужна конкретная, четкая информация: имена, адреса, денежные суммы и прочее, работать приятнее с мужчинами, но если характер этой информации неопределенный, расплывчатый, на уровне личных впечатлений, сплетен, пересудов – женщины дадут сто очков вперед.
Есть простенькое практическое правило, хорошо известное каждому опытному сыщику: если ты хочешь что-то узнать, никогда не исходи из принципа, что люди обязаны докладывать тебе все, что им известно. Интересуйся важными для тебя вещами между делом, вскользь. Сами все расскажут, умей повернуть разговор в нужную сторону. Как? Вовремя поданной репликой, грамотным, осторожным наводящим вопросом. Тут необходимо настоящее искусство, сплав таланта и опыта.