Несомненная реальность
Шрифт:
Он хлопнул ладонью по столу.
– А потом летом девятьсот третьего по югу России прокатилась большая волна стачек, устроенных эсдеками. И мои профсоюзы в Одессе и Николаеве приняли в ней участие. Мои люди недосмотрели, упустили момент. И мне не замедлили это припомнить. В ноябре меня вызвали в Петербург – тогда я был начальником Особого отдела департамента полиции, и я пришел к Плеве с докладом. Он меня даже не выслушал – наговорил кучу нехороших слов и сообщил, что я уволен. И не просто уволен, а сослан во Владимир с запрещением проживать в столицах и столичных губерниях, а также принимать участие в политической деятельности в каком бы то ни было виде. Все мои
Государь император не ответил ни на одно мое прошение – наверное, они до него так и не дошли.
Зубатов вздохнул.
– Наверное, грешно так говорить, но я в какой-то степени рад, что оказался прав я, а не Плеве. Действительно, нас с ним рассудило само время. Его убили террористы, а заменивший его Святополк-Мирский вытащил меня из ссылки и даже отдал мне обратно Московское охранное отделение. Но знаете, Олег Захарович, Святополк-Мирский хоть мне и друг, но совершенно не соответствует нынешней тяжелой ситуации. Если его отправят в отставку, а такое может случиться со дня на день, то и я на своей должности не задержусь. И не обманывайтесь из-за белой вороны вроде меня – с другим начальником вам будет сработаться очень тяжело. С вашими-то начальничьими замашками… Даже с Медниковым, уж на что он умный и понимающий человек, вы не сработаетесь.
Он побарабанил пальцами по столу.
– Я внимательно ознакомился с отчетами о вашей, Олег Захарович, деятельности.
То, что вы связались с промышленниками типа Гакенталя, это хорошо. По крайней мере, вы не пропадете, когда вас вышибут на улицу. Вот интеллигенция, с которой вы пытаетесь обсуждать научные проблемы, много опаснее. Она почти поголовно заражена вольнодумием. Втянуть вас во что-то предосудительное для них – раз плюнуть. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь с ними поаккуратнее. Если хотите, я могу задействовать остатки своих связей среди промышленников и банкиров, чтобы помочь вам в ваших начинаниях.
– За связи буду благодарен, – кивнул Олег. – Вот тут на прошлой неделе Гакенталь упомянул о каких-то братьях Бромлей…
– Серьезная фирма, – кивнул Зубатов. – Паровые машины выпускают и какие-то там насосы. И соучредители у них серьезные – "Русский банк" и еще пара кредитных учреждений поменьше. Могу устроить встречу с управляющим завода.
– Прекрасно, – Олег щелкнул пальцами в воздухе. – Сообщите, где и когда. Не хочется больше Московской управой прикрываться, опасно – еще раскроют обман.
Скажите, Сергей Васильевич, вот что. Вы человек опытный в делах вашего мира.
Почему ваши промышленники настолько недальновидны? Рабочие трудятся в нечеловеческих условиях, благодаря чему фабриканты наживают деньги. Но ведь потом начинается стачка, и предприятие встает – на неделю или больше. И все прибыли из-за простоя вылетают в трубу. Ну ладно еще какие-нибудь ткачи забастуют. Но ведь если в этих ваших домнах металл застынет большой чушкой – "медведем", кажется, такое Овчинников называл – их ведь только взрывать после этого, как я понимаю, и заново строить. Это что – дешевле, чем нормальный рабочий день устроить?
– Вы меня зря спрашиваете, – усмехнулся директор отделения. – Я не промышленник, в таких тонкостях не разбираюсь. Лучше сами спросите при оказии.
– Обязательно спрошу. Вам тогда другой вопрос – за счет чего вообще существует это революционное движения? Я имею в виду не стихийные бунты, а упорядоченные подпольные партии. За счет чего они живут? Ведь их деятельность требует денег, и немалых. Газеты, как я понимаю, они вынуждены печатать за границей и провозить их сюда
– Хм… – Зубатов отставил бокал и задумался. – Источники у них разные.
Во-первых, сочувствующие финансируют. Это купцы, недовольные тем, что у них есть деньги, но нет политического влияния. Это богатые староверы-раскольники, недовольные ущемленным положением своей веры. Это евреи, которых загнали в угол, опять же, не в последнюю голову благодаря антисемитам из РПЦ, и не намерены оттуда выпускать. Даже Манифест о веротерпимости от семнадцатого апреля всей этой братии свободу только формально дал – как православная церковь их прижимала, так и продолжает прижимать, хотя после Манифеста немного полегче стало. Наконец, часть дворянства, полагая себя друзьями народа, тоже играет в эти игры. Значительная часть финансовых поступлений идет за счет банальных грабежей банков и магазинов, которые на жаргоне революционеров называют "экспроприациями" или просто "эксами". Наконец, мы подозреваем, хотя и не можем твердо доказать, что определенные средства поступают из-за рубежа от сил, которых вполне устраивает дестабилизация положения в Российской империи. Та же Англия, например, вполне способна на такое…
– Н-да, – Олег побарабанил пальцами по столу. – Классическая картина. Пар разрывает котел, предохранительный клапан закручен намертво, а желающих подбросить дровишек хоть отбавляй. И открутить клппан некому. Наоборот, еще сильнее закручивают. Что там со староверами и евреями? Это религии такие? Прошу прощения, я еще не до конца разобрался со смешными местными верованиями.
Зубатов аж поперхнулся.
– Олег Захарович, – сурово произнес он, – вообще-то мне сейчас полагалось бы арестовать вас за богохульство. Примите к сведенью, что православие в Российской империи является государственной религией, и за публичное глумление над ним можно и в тюрьму угодить. – Он помолчал. – Впрочем, в наши времена ничего святого уже не осталось. Даже над Государем Императором, бывает, открыто насмехаются. Так что… – Он махнул рукой. – Если очень грубо, то староверы – это представители одного из течений православной религии, объявленного еретическим. После одной из давних церковных реформ оно оказалось в немилости.
Времена уже не те, что раньше, и их не слишком преследуют, но и открыто исповедовать веру не позволяют. Между тем, среди них очень много богатых купцов и промышленников. В свое время староверов вытеснили в дальние лесные и горные края, и их потомки успешно прибрали к рукам минеральные залежи и лесные дела, а также значительную часть торговли. В качестве типичного примера можно взять Павла Рябушинского, весьма известную в Москве личность. Владеет мануфактурами, совладелец Московского банка, даже типография своя имеется. Выходец из староверской семьи.
Зубатов развел руками.
– Сталкивался я с ним пару раз лично. Знаете, как он ненавидит аристократию?
Знаете, как вообще купцы, не только староверы, ненавидят старую аристократию, не имеющую ни гроша за душой, но не желающую отдавать ни золотника власти? Купца могут публично опозорить – высечь плетьми или заковать в кандалы, а дворянина трогать нельзя. Да что Рябушинский! Вон, Савва Морозов – крупнейший фабрикант.
Тоже, кстати, из староверов. И тоже ненавидит аристократию всеми фибрами души.