Несомненная реальность
Шрифт:
Нам совершенно точно известно, что он финансирует социал-демократическую партию, очень хорошо финансирует…
– И почему же вы не пресечете эту деятельность? – полюбопытствовал Олег.
Зубатов покачал головой.
– Не все так просто, Олег Захарович. Тут весьма тонкая игра. Финансовые потоки контролируются… – Он осекся и внимательно посмотрел на Олега. Тот ответил ему невинным взглядом. – Не думаю, что настало время посвящать вас в тонкости оперативной работы, тем более – совершенно секретные. Не можем и не хотим в настоящее время, этого с вас достаточно.
– Как знаете, – кивнул Олег. – Кто такие евреи?
– Евреи – это национальность, исповедующая религию иудаизма. Уникальный
Внезапно Зубатов грохнул кулаком по столу.
– Если бы, – яростно сказал он, – государя не окружали такие бездарные, тупые, самовлюбленные кретины, как сейчас, скрывающие от него истинное положение дел, он бы наверняка не допустил подобного! Принять закон о свободе совести, настоящий закон, не манифест, уравнять сословия в правах, отменить притеснения иноверцев – и, по большому счету, финансовая почва у бунтовщиков окажется выбитой из-под ног! Все просвещенные европейские страны уже давно сделали это, и только мы, подтверждая свою репутацию дикарей… Проекты таких законов уже составлялись неоднократно, тот же князь Оболенский к тому руку приложил. Ходили слухи, что Витте перед отъездом в Портсмут на переговоры с японцами собирался представить один такой проект на высочайшее утверждение. Но, боюсь, ничего не выйдет…
Олег с удивлением смотрел на собеседника. Всегда корректно-сдержанный, суховатый Зубатов сейчас раскраснелся, его волосы растрепались, бородка стояла дыбом. В глазах появился опасный блеск.
– Знаете, что самое обидное? – спросил он. – Самое обидное то, что среди бунтовщиков немало очень достойных людей. Нет, конечно, очень много и просто бездельников, болтунов и любителей пожить за счет разговоров о революции и тому подобного. Но я лично имел дело со многими, кому не стыдно пожать руку – умными, понимающими, душой болеющими за страну. Некоторых мне даже удавалось переубедить в пагубности пути, на котором они стоят. Тот же Меньщиков – вы знаете, что он бывший революционер? После ареста я несколько дней яростно спорил с ним о путях России и, слава богу, переубедил. Теперь он на нашей стороне. Но я не могу убеждать каждого по отдельности! И, если честно, – Зубатов понизил голос, – в последнее время уже и не хочу. Вы сами видите, что народ опущен до скотского состояния. Без реформ вся наша деятельность… Впрочем, я уже повторяюсь…
Внезапно он словно потух и несколько секунд сидел, уставившись в стол. Потом, словно придя в себя, поднял голову и посмотрел на Олега обычным острым и пронизывающим, взглядом.
– Олег Захарович, – спокойно сказал он, и Олег снова увидел в нем начальника Московского охранного отделения. – Не совсем понимаю, что это на меня нашло, но, сами понимаете, что
– Разумеется, – хмыкнул Олег. – Однако радует, что мы друг друга понимаем. У меня ведь, знаете ли, там, дома, похожие проблемы… были. С той разницей, что власти у меня – хоть отбавляй. Вот только что с народом делать – не знаю. Опыта никакого. Эх, подсказал бы кто…
– Не переживайте, – посоветовал Зубатов. – Все равно маловероятно, что вы когда-нибудь вернетесь домой. А может, вы вообще все придумали, и нет никакого вашего мира. Трахнули вас по голове где-нибудь в подворотне, и все вам примерещилось. А?
– Часики мои электронные не забыли? – усмехнулся Олег. – Они нам тоже примерещились? Коллективно? До сих пор валяются дома в ящике, могу еще раз принести показать.
– Часики – это да. Это факт, – вздохнул Зубатов. – Ну да ладно. Если не возражаете, у меня еще куча дел.
Указ о веротерпимости от семнадцатого апреля Олег в архиве Отделения все-таки раскопал. …
В постоянном, по заветам Предков, общении со Святою Православною Церковью неизменно почерпая для Себя отраду и обновление сил душевных, Мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из Наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, Мы в число намеченных в указе 12 минувшего Декабря преобразований включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии.
Ныне, рассмотрев составленные, во исполнение сего, в Комитете Министров положения и находя их отвечающими Нашему заветному желанию укрепить начертанные в Основных Законах Империи Российской начала веротерпимости, Мы признали за благо таковые утвердить.
Призывая благословение Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящему возвеличению Православной веры, порождаемой благодатию Господнею, поучением, кротостью и добрыми примерами, Мы, в соответствие с этим решением Нашим, повелеваем:
1) Признать, что отпадение от Православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от Православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало.
2) Признать, что, при переходе одного из исповедующих туже самую христианскую веру супругов в другое вероисповедание, все не достигшие совершеннолетия дети остаются в прежней вере, исповедуемой другим супругом, а при таковом же переходе обоих супругов дети их до 14 лет следуют вере родителей, достигшие же сего возраста остаются в прежней своей религии.
3) Установить, в дополнение к сим правилам (пп. 1 и 2), что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к Православию принадлежали сами они или их предки, подлежат по желанию их исключению из числа православных.
4) Разрешить христианам всех исповеданий принимаемых ими на воспитание некрещенных подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.
5) Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием "раскол", разделив их на три группы: а) старообрядческие согласия,