Нет слова «прощай»
Шрифт:
И еще дважды в тот вечер они отходили назад, собирая все силы и волю. И снова — в который раз! — трудились, обливаясь потом и шатаясь, спотыкались, бранились и глубоко вздыхали. И дважды еще они отступали и смотрели, как к их заграждениям подбиралось пламя. Но всякий раз неодолимый огонь высокомерно пожирал их труд, их решимость и отчаянную надежду и продолжал рваться к Кинниваби.
Руки у всех были изранены, исцарапаны, в ссадинах и волдырях. Больно свербило в пересохших глотках. На грязных, потных лицах был пепел, следы сосновой смолы. Ныла спина, глухо стучало сердце. Люди работали как заводные, делали то, что нужно делать, уже без всякой надежды, просто потому, что иначе было нельзя. Да, огонь неукротим: нелепо, бессмысленно
Вечером где-то вдали над горизонтом, за полосой огня, медленно поплыла по чистому небу одинокая тучка. Маленькое легкое облачко, почти прозрачное на фоне синего неба. Настолько маленькое, что пилот самолета, летящего на восток, не обратил бы на него никакого внимания. А фермер, с тоской оглядывающий иссохшие поля, при виде его не воспрянул бы духом.
Однако позади этого облачка, вдали за линией горизонта, были и другие легкие белые тучки. Когда потянулись тени с берега на озеро Кинниваби, тучки, постепенно сгущаясь и темнея, уже набирали силы. Скоро улегся ветер, а тучки между тем медленно надвигались на восточный край горизонта.
Поглощенные борьбой с огнем, усталые люди в лесу не заметили туч, пока те не заволокли клонившееся к западу солнце. Макгрегор остановил пилу и поднял голову к небу В просвете между верхушками деревьев шли облака, и они постепенно сгущались в грозовые тучи.
— Не может быть! — тихо проговорил он. — Не может быть!
Оставив работу, люди молча стояли или тяжело опускались на землю. И глядели на небо. Их труды оказались бесплодными, и сами они давно уже выбились из сил, только и оставалось уповать на густеющую хмурь в вечернем небе. Успей они даже закончить работу до того, как их настиг бы огонь, все равно это была бы последняя их попытка. И выход потом был бы только один: бежать, вывезти всех женщин и детей, отступить перед натиском огня. Но теперь, хоть и не благодаря их усилиям, спасение, возможно, было близко.
Облака медленно плыли по небу. Становилось все темней и темней. На людей снова надвигался огонь. Уже были четко видны языки пламени. Облака сгустились, набухли. Молния зигзагом высветила тучи до горизонта. По небу величественно прокатился гром. В другое время люди поспешили бы выбраться из леса, опасаясь молний и падающих деревьев. Но теперь они были слишком утомлены: молча сидели они на земле и глядели на небо.
Потянулись долгие тревожные минуты: а вдруг гроза пройдет мимо, вдруг, несмотря на гром и молнии, дождя не будет?
— Только бы дождь! — прошептал Макгрегор.
И тут по листьям над головами людей легонько забарабанили первые капли дождя. Все головы резко вскинулись вверх, затем вновь поникли, когда дождь вдруг утих. И тогда раздался резкий удар грома, мощным эхом отозвавшийся в лесу. Небо вдруг словно раскололось надвое. На людей обрушился плотный ливень, свирепый, всепроникающий, холодный, чудесный ливень. Дождь струился по головам, стекал по лицам, грязная одежда липла к телу. Все вокруг заливала вода.
— Слава богу, — тихо проговорил кто-то.
Дождь лил и лил. Меж камней струились ручейки. Капли скатывались с листьев. Иссохшая земля впитывала дождь, и в мшистых низинках засверкали лужицы.
Люди долго сидели под дождем: они так устали телом и духом, что не могли сдвинуться с места. Наконец они встали и сквозь тьму медленно побрели вдоль полотна к рабочему поезду.
Они брели молча, кто в одиночку, кто парами. Кен шел рядом с Полем. Старый Симпсон шагал, ссутулившись, рядом с грузным Уилбэром Кроу. Лез Кроу и Джейк Онаман шли рядом.
И каждый из них временами вскидывал голову, чтобы взглянуть на небо и подставить лицо благословенному дождю.
Глава XI
После того как они плечом к плечу боролись с лесным пожаром, Кен и Поль сдружились еще крепче. Кончился июль, настал август, и с каждым днем мальчики все больше времени проводили вдвоем. Они купались, удили рыбу, ходили по ягоды, помогали друг другу в повседневной домашней работе. Они подолгу бродили в окрестностях Кинниваби, иногда заходя далеко в нетронутый лес за северным берегом озера. Несколько раз они разбивали палатку и проводили в ней ночь. На лодках они проходили озера и реки, которых, кроме оджибуэев, почти никто не знал. Друзья очень обрадовались, обнаружив, что в озеро Сигнит-Лэйк впадает речка, в которой водятся форели.
Озеро это было в четырех часах пути от Кинниваби, и притом пути нелегкого. Не раз приходилось тащить лодку волоком, а возвращаясь — плыть против течения по Бобровой реке: грести было очень трудно. Кен и Поль дважды ездили на озеро Сигнит-Лэйк, прежде чем обнаружили речушку, в которой водилась форель. Ее устье было забито плавником и почти совсем скрыто от глаз ивами, и друзья набрели на него по счастливой случайности. Они искали там маленьких зеленых лягушек — на наживку для окуней.
В верховьях речушки было на редкость красиво: будто она хотела искупить невзрачность своего устья. Круто обрушиваясь вниз со скалистой гряды, она то тут, то там разливалась на уступах заводями, с глубокими, темными бочагами и журчащими маленькими водопадами. Высокие сосны защищали реку от солнца своими ветвями, и под их сенью всегда — даже в самые жаркие дни — было прохладно. Заводи кишели хищными прожорливыми гольцами не больше двадцати сантиметров в длину; эти маленькие, жирные рыбешки нелегко давались в руки, но, поджаренные на сковороде, были очень вкусны.
Поль часто бывал на даче у Уорренов. Матери Кена он нравился, зато тетушка Мэрион с трудом выносила его присутствие и иногда не очень это скрывала. Кена со временем признали в индейском поселке, хотя он понял это не сразу. Поначалу, когда он приходил к Полю, никто из индейцев не заговаривал с ним и, казалось, не замечал его присутствия. Кен скоро стал узнавать многих в лицо, знал даже имена некоторых жителей поселка, но когда он здоровался с ними, люди отводили глаза. Никто из них не отвечал на его улыбку — они просто не замечали ее. Вначале он принимал это за враждебность, но постепенно барьер между ним и индейцами начал исчезать, и первой брешью в нем он был обязан детям. Как-то раз, утром, дети на самом краю вырубки играли в бейсбол; Кен и Поль присоединились к ним. С той поры дети стали звать Кена по имени, и вскоре их примеру последовал кое-кто из взрослых.
Кен и Поль вели вдвоем долгие беседы — то сидя в лодке, тихо покачивающейся на воде, то лежа под жарким солнцем на каком-нибудь плоском камне, то любуясь луной над озером — долго после того, как на дачах гаснул последний огонек.
Кен рассказывал Полю про город. Про все, что увлекало его там и нравилось. Про то, как люди учатся в университете, про спорт, про фильмы, которые он видел, и телевизионные передачи, про своих друзей. Не обходил он молчанием и то, что считал плохим, несправедливым и страшным. Не раз Кен и Поль говорили об атомной бомбе, этом побочном продукте науки и человеческих знаний, задумываясь над тем, не придется ли им обоим когда-нибудь отправиться на войну. Поль подробно расспрашивал Кена обо всех этих вещах, и, случалось, они подолгу спорили о них.