Never Back Down

Menestrelia

====== Часть 35. (Гнев) ======

На следующий день по школе расползся слух о нас с Ремусом. Больше им судачить не о чем, из замка дальше Хогсмида не выпускает директор, а дальше двора не выпускала метель. Вот шатаются ученики по Хогвартсу, сплетни и простуды разносят.

А я была в кои-то веки счастлива, мне было плевать на остальных. Хотя, честно говоря, я ожидала немного большего от так называемых отношений. Это смахивало на дружбу с частыми объятиями, редкими поцелуями в щёчку и перманентным счастьем, тепло тлевшим в груди. Лина завистливо вздыхала, Сириус то и дело довольно усмехался, Джеймс тоже был доволен,

Питер впечатлениями не делился. А Ремус словно расцвёл. Мы вместе проводили как можно больше времени. Но да ладно, моё счастье это неинтересно.

Что же было плохое? Лафнегл. Эд срывался на меня каждое утро, день и вечер. Орал, словно злобный Цербер на кусок грешника. Я старалась отвечать как можно достойнее, изредка срываясь на крик. Я уже устала его ненавидеть, но он обстоятельно пытался это исправить. Каждую ночь я ложилась спать с мыслью, что один из нас рано или поздно убьёт другого. А в душе зрела обида. Тяжёлая, густая и чёрная, как перезрелое яблоко. Порой до слёз, порой до кислого привкуса во рту. Я изо всех сил пыталась с собой справиться, я устала, но не могла ничего поделать. И понимала, что эта обида неизбежно вырвется в один прекрасный день. Гневом ли, слезами ли, криком или состоянием аффекта, я не знала. И не желала знать.

Но неизбежность не была бы неизбежностью, если бы её можно было избежать (как же запутано…). В последний вечер рождественских каникул я возвращалась с прогулки с Мародёрами по Хогсмиду. Мы были с ног до головы мокрыми после купания в снегу и счастливыми после тёплого сливочного пива. В руках у нас были кульки с товарами из «Зонко» и «Сладкого Королевства». Я чувствовала знакомое тепло в груди, держась с Ремусом за руки. Но уже у двери в башню моё счастье улетучилось, словно воздушный шарик: из гостиной слышалась брань родственников Лафнеглов.

С тяжким вздохом я вошла. В гостиной Рейвенкло весь факультет окружил Линару и Эда, орущих друг на друга, как кошки в марте за территорию. Не помню, как это произошло, но я втянулась в эту ругань. Я не знаю, что я тогда сказала, но до сих пор помню побелевшее от ярости лицо Эда, полные гнева остекленевшие глаза, плотно сжатые губы и… кулак, пришедший мне в лицо. Я отлетела в сторону, чьи-то руки не дали мне упасть. Из разбитого носа хлынула кровь. Красная пелена застлала мне взор, я вскочила и вцепилась ногтями в белобрысые волосёнки недруга. С силой я пихнула его в сторону, он повалился, ударился об стол и схватился за голову. Я не дала ему оклематься, снова бросилась на него. Но среагировал Эд молниеносно, ногами лягнув меня в живот. Я схватила его за ногу, но не удержалась и упала, задыхаясь. Эд схватил меня за шею, но я укусила его за ухо, сильно стиснув челюсти. Он взвыл и стряхнул меня, я попыталась ударить его ногой в живот. Тогда уже Эд вскочил, схватил меня за волосы, приподнял и отшвырнул. Я ударилась головой об стену так, что в ушах зазвенело. Я сползла на пол. Злость тут же куда-то делась, только обида. Сильнейшая обида, от которой встаёт в горле ком, на глаза наворачиваются слёзы, а тело бьёт дрожь.

— За что ты меня так ненавидишь? — прошептала я, справляясь с болью. — Ты с первого дня, с первой встречи ты меня оскорбляешь, унижаешь, кричишь на меня… Что я тебе сделала? Всё, что я делала, говорила — я защищалась от твоих нападок. Но ты не прекращал, ты только продолжал меня топтать и вредить мне. За

что ты меня ненавидишь, Эд?!

В гостиной повисла тишина. Такая густая, что её можно было ножом резать, такая звенящая, что колокольный звон казался мерным жужжанием. Мой вопрос остался без ответа. Я просто сидела на полу, обливаясь слезами и кровью, глядя на Эда. Тот молчал, опустив голову и избегая смотреть на меня.

Кто-то протянул мне руку. Арти, кажется. Я тяжело поднялась на ноги, пошатнулась, достала платок из кармана и зажала нос. Эд поднял на меня глаза, вздрогнул и снова их опустил. Я не ждала ответа, мне нужно было в Больничное Крыло. Пошатываясь, я побрела прочь из гостиной, толпа передо мной расступалась. У лестниц меня догнала Лина, бережно подхватив под руку, и зашептала:

— Хороший ход! Ты сделала из него лютого подонка! Его ненавидит весь факультет, а ты несчастная жертва. Прекрасная многоходовка.

— Лина, — я остановила её. Говорить было трудно — живот сводило судорогой. — Я не пыталась сделать из него подонка. Мне просто очень обидно. С первого дня твой брат меня ненавидит. Он даже в лавке Мадам Малкин с первой встречи меня начал унижать. За что он меня ненавидит?

— Не знаю, — тихо сказала она. — Он не делится со мной.

Мы медленно дошли до Больничного Крыла. Всю дорогу я надеялась не наткнуться на Ремуса. Я не знала, как объяснялась бы с ним. Не хочу, чтобы он дрался с Эдом. В конце концов, он загонщик, удар у него хоть куда (сама убедилась).

Мадам Помфри я сказала, что упала с лестницы. Она мне не поверила, но помощь оказала. При осмотре выяснилось, что у меня обширный синяк на животе, искривлённая носовая перегородка и шишка на затылке. Ничего серьёзного, я вполне легко отделалась. Нос мне снова вправили, живот намазали чудо-мазью, к шишке приложили лёд и отправили в гостиную.

Возвращаться мне не хотелось, на меня напала какая-то меланхолия. Я тихонько попросила Лину не торопиться, немного пройтись. Ногами я передвигала лучше, но что-то всё-таки давило на меня, пригибало к земле, мешало нормально идти. Я плюхнулась на ближайший подоконник на пятом этаже и прислонилась головой к стене, зажмурившись.

— Что с тобой? — забеспокоилась подруга.

— Паршиво себя чувствую, — сказала я. — Морально, не волнуйся.

— Да лучше уж физически, тут хоть Помфри поможет, — Лина пожала плечами и взобралась рядом со мной.

— Я выглядела очень жалко? — усмехнулась я. — Ну, когда на полу ревела.

 — Шутишь? Ты эпично выглядела! Кровь, слёзы, лицо белое, волосы чёрные, сидишь такая маленькая, в комочек сжалась…

— Жаль. Тогда подумают, что это игра на публику.

— А ты не играла?

— Я же сказала, что мне было обидно.

— Обидно?! Я думала, что ты привыкла!

— Давай я тебя буду каждый год помоями поливать изо дня в день. Посмотрим, как ты запоёшь. Из-за чего вы, кстати, ругались?

— Он про тебя и Ремуса всякие гадости говорил. Говорил…

— Не хочу знать! — отмахнулась я. — Чёрный язык твоего братца может ядом брызгать, как гадюка.

— Поэтично, — покивала Лина.

Я покачивала ногами. По окну за спиной тихо шуршали снежинки разыгравшейся метели. На душе стало гадко, скользко, липко и черно. Я чувствовала беспричинную злость, хотелось разбить это чёртово чёрное окно, выставить голову под ледяные потоки снега.