Nevermore
Шрифт:
При этом звуке Крокетт также опустил газету и, с выражением глубочайшей симпатиипоглядев на меня через стол, заявил:
— Разделяю ваши чувства, старина. Жуть, до чего скучная работенка, что правда, то правда.
— Вздох, вырвавшийся из моей груди, отнюдь не был симптомомусталости, — возразил я. — То был знак сильной, почти невыносимой меланхолии.
— По какому поводу?
— Я размышлял о чрезвычайно суровой и даже горестной участи покойного Монтагю. То был человек, одаренный высоким интеллектом и редкой
— И все же большую часть своей жизни он провел в ужаснейшей бедности и нужде, какие только можно себе представить. — Покачав головой, я печально заключил: — В нашей стране судьба литератора жестока или даже трагична.
— Ну, это вовсе не обязательно! — воскликнул герой Дикого Запада. — Взять хотя бы меня.Чтоб меня колибри насмерть заклевали, если моякнига не принесла мне целую кучу денег!
Коммерческий успех столь ошеломляюще бездарной книги, как неуклюжий по слову и мысли мемуарКрокетта, лишний раз подтверждал мою точку зрения. Только в стране, население которой обладает самым что ни на есть примитивным или вовсе извращенным литературным вкусом, может обнаружиться подобный феномен. Однако, не желая обидеть своего помощника, а также не желая вступать в затянутые дебаты о прискорбном состоянии американской литературы и се читателей, я довольствовался тем, что вложил в свой ответ точно отмеренную долю иронии:
— Очевидно, вы открыли секрет прибыльного творчества, полковник Крокетт!
— Чтоб меня повесили, если это не так, — подхватил он, как обычно, не замечая нюансовмоей интонации. — Хотите знать, в чем он?
— Должен признать полное свое невежество в этом вопросе.
— Пишите о том, что понятно простым людям! Этот вот тип, Монтагю, — произнес он, тыча пальцем в газету, которую все еще держал в руках, — он знай себе болтает про какую-то там пьесу старины Шекспира, чушь сплошная, сон в летнюю ночь, эльфы и феи и прочая чертовщина. — Черты его лица сложились в гримасу откровенного презрения; полковник уронил газету на стол и продолжал свой монолог: — Нет уж, сэр! Вся эта болтовня вовсе-навсего ничего не говорит людям. Они хотят читать про настоящую жизнь.Если вы хотите, чтоб люди покупали вашу писанину, кормите их фактами, рассказывайте о том, что самисделали, что пережили, что видели собственными глазами!
Вопреки принятому решению воздержаться от дискуссии с покорителем границ, я едва ли сумел бы отказать себе в желании возразить на столь низменноеэстетическое суждение, но прежде, чем я смог ответить, мое внимание отвлек странный звук, донесшийся из-за спины.
Повернувшись на стуле, я с некоторым испугом обнаружил четыре пары юных глаз, с энтузиазмом заглядывавшие в комнату сквозь приотворенное окно. Среди этой компании я без труда опознал паклевласого мальчишку, который стоял на коленях посреди улицы в момент нашего прибытия и чей акт бессмысленной детской жестокости мы ненамеренно прервали.
— На какого черта вы уставились, По? — удивился Крокетт и подался немного в сторону, поскольку я загораживал ему окно. Как только благодаря этому движению верхняя часть туловища полковника сделалась доступна обозрению шайки
— Это он! — крикнул один из парней, и его круглая, несколько поросячья физиономия изобразила полнейшее счастье. — Ты правду сказал, Джесс!
— Я же говорил, я же говорил! — вопил паклевласый мальчишка, который, как я успел заметить, страдал от серьезного окулярногорасстройства, в просторечии именуемого косоглазием. — Вы же Дэви Крокетт, верно? — обратился он к моему товарищу, не сводя при этом взгляда с меня.
— Чтоб меня, если я — не он, мой юный друг, — с доброжелательной улыбкой отвечал Крокетт. Он поднялся со своего места и встал посреди комнаты, уперев руки в бока.
— Я знал,что это вы, как только увидел, сразу узнал! — воскликнул косоглазый юнец по имени Джесс. Указывая на меня подбородком, который повиновался ему лучше, чем глаза, он спросил: — А этокто?
— Мой напарник, — представил меня Крокетт, — мистер Эдгар По.
— А чего сопливку на лицо надел? — прицепился юнец.
Хотя этот невежественно сформулированный вопрос был адресован моему товарищу, я счел вполне уместным ответить на него и пояснил, что платок на лице имеет профилактическоеназначение, ибо он защищает мои достаточно деликатныереспираторные органы от вредоносной атмосферы этой комнаты.
— Вероятно, вам неизвестно, — пустился я в подробности, — что плевральные мембраны легких человека зачастую имеют повышенную чувствительность к различным видам переносящейся по воздуху плесени, которая обычно заводится в домах, где…
Но прежде чем я закончил эрудированное разъяснение, косоглазый юнец, воспитание которого, как ни прискорбно, оставило его совершенно несведущим в элементарных требованиях этикета, резко обернулся к полковнику и задал новый вопрос:
— Что вы тут делаете, Дэви?
— Мы с По обнюхиваем следы и пытаемся выяснить, кто убил этого типа, который жил здесь.
— Старого мистера Монтагю! — воскликнул мальчишка. — Мы все об этом знаем! Ему выкололи глаза, глотку перерезали от уха до уха, а тело спрятали под половицами!
— Да, так оно и было, к сожалению, — печально подтвердил Крокетт. — Что-нибудь еще вы слышали, ребятки, что могло бы нам пригодиться?
— Нет, сэр, — покачал головой Джесс и, указывая большим пальцем на стоявшего возле него круглолицего приятеля, добавил: — Вон Томми — он кое-что видел.
— В самом деле? — вмешался я, обращая пристальный взгляд на молодого человека, именуемого Томми. — И что же именно ты видел?
— Женщину, — сказал он.
— —Женщину! — хором воскликнули мы с Крокеттом.
— Да, сэр! — сказал мальчишка. — В тот день, как пропал старый мистер Монтагю. С самого утра, спозаранку. Я как раз шел из отхожего места и видел странную женщину, которая как будто кралась по улице.
— Как она выглядела? — дрожащим от возбуждения голосом поспешно переспросил я. — Могли вы беспрепятственно разглядеть ее анфас?
— Разглядеть ее как? — удивился мальчишка.