Невероятно насыщенная жизнь
Шрифт:
Я не успел про это додумать, как Маша Басова выкинула второй номер. Ко мне вдруг подошли Зоенька и Юлька — есть у нас такие волнистые попугайчики-неразлучники: все время парой ходят и чирикают.
— Сеня, — прочирикали они хором, — мы тебе что-то хотим сказать.
— Валяйте, — сказал я.
— Ты нам нравишься, Сеня, — сказали они и опустили глазки.
— Вот еще… — сказал я.
— Правда, правда, — сказали они, — ты очень, — они хихикнули, — очень-очень-очень… мужественный и добрый.
— Очень приятно, — сказал я.
— Мы тебя приглашаем в кафе-мороженое, — сказали они.
— Спасибо, — сказал я вежливо, — но я занят.
— Ах-ах-ах, — прочирикали они, — какая-какая-какая жалость! А мы так-так-так надеялись.
— Он стесняется, — услышал я за спиной чей-то ехидный голос.
Обернулся, а там стоит М. Басова и ухмыляется во весь рот. И я почему-то только сейчас заметил, что на глазу у нее нет повязки. Ничего, с двумя глазами она тоже выглядит неплохо. Даже лучше, чем с одним.
— Он стесняется, — повторила Маша.
— Но почему же? — хором прочирикали попугайчики.
— У него, наверное, нет денег, а мороженое он очень любит. Прямо жить не может без мороженого. Уж я-то знаю.
Ах, вот в чем дело. Ну, ладно, М. Басова, посмотрим, что ты сейчас скажешь. И когда Зоенька и Юлька, или Юленька и Зойка — как их там — пропищали хором, что раз они меня приглашают, значит, они и угощают, и что это необязательно, чтобы обязательно мальчик в наше время угощал, я сказал совершенно спокойно:
— Верно, верно, это Маша здорово заметила — я очень люблю мороженое. Прямо жить без него не могу. И я вас сам приглашаю в девятнадцать ноль-ноль в кафе-мороженое «Гном» на Литейном проспекте. Насчет денег не беспокойтесь — я угощаю. Маша, и ты, конечно, тоже приходи. — Я поклонился, как рыцарь какой-нибудь, и даже ножкой шаркнул.
Девочки раскрыли рты, а у М. Басовой глаза стали как щелочки и нос сморщился. Как будто сейчас чихнет.
— Будь здорова, — сказал я, и она, наверное, от неожиданности, действительно чихнула. Девчонки фыркнули, а я только зубы стиснул, чтобы не рассмеяться.
— Вы идите, — свирепо сказала Машка девчонкам. — А мне этому ррррыцарю паррру слов сказать надо.
Зоенька и Юлька, хихикая, отошли, а М. Басова надвинулась на меня, как грозовая туча.
— Опять твои штучки?! — зашипела она.
— Какие штучки?
— Такие!
— Я по-хорошему.
— Ты со всеми по-хорошему!
— Не со всеми.
— И всех яблоками угощаешь. Тебя мороженым, а ты яблоками… чужими.
— Почему чужими???
— Ты в «Мороженом» Татьяне мое яблоко отдал.
— Ты же его не взяла.
— Мало ли что!
— Знаешь, Басова, — сказал я, — ты, по-моему, все-таки… чокнутая.
На этом разговор кончился. Я опять нарочно поклонился — уж рыцарь, так рыцарь — и отошел. А потом обернулся и сказал:
— Так я жду в девятнадцать ноль-ноль. «Гном». Запомнила?
Она ничего не ответила, и я посмотрел на нее. У нее был какой-то странный вид: не то она заплакать собиралась, не то засмеяться. И она была такой… такая… что у меня даже сердце вдруг екнуло. Мне захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но я выдержал и ушел. «Один-один», — подумал я.
А третий номер, который она отколола, опять оказался в ее пользу, хотя впрочем, как считать…
На большой перемене в коридоре меня подозвали к себе Татьяна, Гриня Гринберг, Коля Матюшин и Петька Зворыкин. Они стояли у окна и о чем-то спорили. Когда я подошел, Гринька сразу спросил:
— Что ты все-таки думаешь насчет Веньки Балашова и его компании?
— Их надо в бараний рог скрутить, — сказал Петька Зворыкин.
— Шпаги наголо, господа, так, что ли? — спросил я, вспомнив, как Гриня кричал тогда в классе.
— А что ты предлагаешь, — закипятился он, — прощать им все, да? Машке фонарь подвесили. На Моховой проходу от них нет, а мы терпим!
— Из ста зайцев… — начала Татьяна.
— Хватит, — мрачно сказал Коля Матюшин. — Надо обсудить.
— Чего обсуждать! — завопил Зворыкин. — Собраться и врррезать им кэээк следует!
— Хвалилась синица море поджечь, — сказала Татьяна.
— Слушай, Шарова, — сердито сказал Гриня, — в самом деле, хватит нас пословицами удивлять. Не такие уж мы рохлики.
— Кто? Кто? — спросила Татьяна.
— Рохлики. От слова «рохля», — объяснил Гриша. — А ты, вместо того чтобы хихикать, предложила бы что-нибудь.
Татьяна стала сразу ужасно серьезной и сказала:
— Предлагаю организовать… С… О… Р.
— Чего, чего? — спросил Петька.
— СОР. Союз отважных рохликов, — сказала Татьяна.
Я засмеялся. Петька надулся. А Гриня сперва вроде обиделся, а потом махнул рукой и тоже засмеялся.
— Уж лучше БОР — боевой отряд рохликов, — сказал он, — а то СОР плохо звучит.
— Дремучий бор, — мрачно сказал Матюшин.
И тут все наперебой стали придумывать названия.
МОР — могучий отряд рохликов.
ЛОР — летучий отряд.
ГОР — гневный…
— Чепуха собачья, — сказала Татьяна. — «И как вы ни садитесь…»
— Опять пословицы, — сказал Матюшин.
— И почему собачья? — спросил я. — У меня есть собака…
И тут мне в голову пришла великая мысль: надо злить Повидлу. Натаскивать. Пусть рычит и показывает зубы. Клыки. Говорят, есть такие собаки, которые очень добрые, но охотятся на львов. Повидло — гроза Моховой! И пусть всякие шпаны берегут свои штаны! Ха-ха, опять стихи…