Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1
Шрифт:
– Верю!
– выдохнула она.
– Ты так прекрасно пахнешь, и в туфлях! Ах, погладь меня, любовь моя!
– С удовольствием. Но где?
– в смятении спросил наш герой.
– Не знаю!
– простонала она.
– Любовь моя, мама уже с тобой поговорила?
– Нет!
– голос Фанфана сел от избытка чувств.
– О чем?
– Тогда спроси её сам!
– вздохнула наша больная шельмочка, которую присутствие Фанфана настолько выводило из себя, что она уже начинала гладить его сама...
Когда Фанфан собрался уходить, Элеонора
– Вы собирались говорить со мной, мадам?
– спросил он неуверенно, надеясь, что это смятение не заметно.
– Мне только что сказала Фаншетта...
– Пойдем в мою комнату, ладно? Там спокойнее. Я только запру магазин..., - добавила она, поворачивая ключ в замке.
Фанфан, сгорая от любопытства, поднялся с ней по лестнице и вошел в небольшую комнату, чье единственное окно выходило в сад - а за стеной сада видны были свиньи, валявшиеся в грязи. Здесь, в комнате, уже не слышен был шум с улицы и грохот экипажей, разве что сюда доносилось кудахтанье кур. Комната была обставлена весело и уютно, - большая кровать с покрывалом розового шелка, черный круглый столик, отделанный перламутром, мраморное трюмо с умывальником и кувшином для воды - все тоже в розовых тонах, и ещё шкаф и небольшая кушетка, обтянутая золотой парчей. Стены были оклеены бумажными обоями в цветочек, на них висели гравюры с изображениями галеонов.
– Как тут красиво!
– воскликнул Фанфан, ещё никогда не видевший столько удивительных вещей, и подошел взглянуть вблизи на гравюры. Когда-нибудь хотел бы я стать капитаном на таком корабле!
– мечтательно протянул он с неповторимой улыбкой, которую унаследовал от матери. Потом заметил, что Элеонора, севшая на небольшую кушетку, смотрит на него, как ему показалось, с лаской и нежностью. У Элеоноры, как и у Фаншетты, были огромные сияющие карие глаза. Она похлопала рукой по кушетке, давая понять, что приглашает Фанфана сесть рядом. Он сел, держа колени вместе и положив на них руки, все ещё чувствуя себя скованным в такой великолепной комнате.
– Фанфан!
– Да, мадам?
– Ты счастлив?
– О, ещё как!
– воскликнул он, подумав о Фаншетте.
– Тут мне так хорошо, мадам!
– И только потом удивился - вначале потому, что ему задан был столь странный вопрос, а потом потому, что заметил - вопрос-то был спонтанный, но в его ответе могло быть нечто лживое. И потому вдруг нахмурился. Почему?
– Мне только чуть грустно, - решил сказать он правду.
– Мой друг Гужон собрался покидать наш квартал. Его родители открывают магазин довольно далеко отсюда - где-то в Тюильри. Вчера узнав об этом, я ночь почти не спал.
– Это не так далеко, - ласково сказала Элеонора и взяла при этом за руку.
– Конечно нет, но по-старому все равно не будет. Мы не увидимся больше (и он вздохнул). И ещё говорят, что по жалобам монахинь из приюта всех шлюх заставят перебраться в другие места. И если Святой Отец и Николя Безымянный тоже уедут, я останусь совсем один!
После минутной паузы Элеонора, тронутая этой его внезапной меланхолией, сказала:
– Фанфан, ты бы хотел здесь жить? Тебе бы нравилось у нас?
– Здесь?
– ошеломленно воскликнул он.
– С вами?
Она кивнула. Фанфан огляделся, не веря своим глазам, потом рукою ткнул себя в грудь:
– Я?
– Да, ты! Ты, милый маленький беспризорник!
– О, я бы лучше жил здесь, чем с Картушем!
– наивно заявил он и добавил в качестве пояснения: - Это мой старый друг, он орудует в районе Бастилии и вокруг нее. Я говорил себе, когда шел к вам, - чем быть одному, лучше присоединиться к банде Картуша!
– А что твоя семья?
– Ну, моя семья...
– Я знаю!
– (Элеонора поднялась, взяла какую-то коробочку и протянула Фанфану конфетку).
– О тебе уже никто не заботится, живешь зимой в этой ужасной кузнице, где нет огня, ешь, где придется, и часто никуда не ходишь, потому что тебе не нравится, что происходит дома. А ночью часто плачешь.
– О, это нет! Я никогда не плачу, никогда!
– воскликнул он, словно его иголкой ткнули, но тут напоминание о его жалкой доле взяло свое, подбородок задрожал и Фанфан к стыду своему почувствовал, как по щекам его текут неудержимые слезы. Он вдруг захлопал носом, но между двумя всхлипами все же сумел спросить:
– Но как вы узнали, что я плачу? Ведь это видел лишь Святой Отец?
– Он рассказал своей матери... ну, а остальное... в чем ты ему не мог довериться, мне рассказала одна моя заказчица, мадам Трикото.
– Мадам Трикото?
– Мать Святого отца.
– О, мадам шлюшка? Я и не знал, как её зовут. Ну нет! Святой Отец, предатель чертов! Что он наговорил обо мне? Я ему задам!
Фанфан действительно был зол: они-то говорили как мужчина с мужчиной, а этот олух все раззвонил своей матери!
– Успокойся, - рассмеялась Элеонора.
– И съешь конфетку! Святой Отец сделал это, потому что он тебя любит. Ну что? Согласен? Будешь жить у нас?
Фанфан стремительно кинулся ей в объятия, расцеловал в обе щеки, но при этом вновь расплакался. Когда же успокоился, сказал:
– С вашего позволения... мне нужно ещё подумать.
– Он не переносил никакого давления, как бы не хотелось ему чего-то.
– Пойдем теперь сказать Фаншетте, что ты согласен, - сказав это, Элеонора загнала Фанфана в угол.
– Так значит я вам так нравлюсь?
– спросил он едва слышно.
– С того дня, как я увидела, как порют тебя в приюте августинок, - я поклялась защищать тебя, мой дорогой!.
4.
Элеонора Колиньон сама зашла к Фелиции чтобы сказать, что наняла её племянника в помощь по хозяйству и что впредь Фанфан будет жить у нее. Все это было недалеко от правды, поскольку сам Фанфан заявил категорически, мол, будет её гостем только при условии, что ему будет поручаться любая работа.