Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1
Шрифт:
– Как видите, чиню курок. Слишком тугой спуск.
– Ты спал здесь?
– Да, я пришел сюда ночью.
– И часто ты так делаешь?
– Иногда.
– Фанфана глядел мрачно, говорить ему явно не хотелось.
– Твоего дяди здесь нет?
– Если вы, мсье, говорите о Тронше, так он ещё не проспался с похмелья! Потому я и здесь!
– Он тебя бил?
– угрожающе прогудел брат Анже.
– Меня нет! Тетю Фелицию! Каждый раз, когда он её бьет, я убегаю иначе не выдержу и убью его!
– Ну, ты уж слишком грозен!
– заметил брат Анже,
– Он сделал её самой несчастной женщиной на свете, мсье!
– А почему она не говорит мне?
– Думаю, ей стыдно.
– Значит я должен нагнать страху на этого мерзавца!
– заявил брат Анже.
– Это не поможет!
– сказал Фанфан.
– Я его должен убить! Видите? Вот так!
– он нацелил в задний двор карманный пистолет, который успел зарядить, и, выстрелив, разбил старую тарелку, лежавшую метрах в десяти на скамейке.
– Мой поклон!
– воскликнул брат Анже, смеясь своим глухим смехом.
– И поздравляю с днем рождения, Фанфан! Тебе сегодня восемь лет. Вот три ливра, купи себе что хочешь!
– Кучу драже!
– взвизгнул Фанфан.
– Премного благодарен, мсье!
Потом он снова нахмурился, глядя на свой маленький пистолет марки "Квин Энн", который отыскал в мастерской.
– Как долго нужно человеку расти, чтоб мочь кого-нибудь убить, мсье?
– Как можно дольше, мой малыш, как можно дольше!
* * *
Убить Тронша Фанфану не позволила одна из тех случайностей, что бывают в жизни: Филиберт Тронш всего через две недели умер без посторонней помощи - замерз насмерть. Как следует набравшись в кафе "Де ля Селлет" он удалился в морозную ночь. "- Так что правду говорят, что и мороз может быть на пользу", - заметил Фанфану брат Анже, придя на похороны. И кроме этой пары слов ничего больше не было сказано на похоронах этого грубого животного.
На деньги, полученные на именины, Фанфан купил кило драже и преподнес Фелиции. Теперь только черные круги у той под глазами были единственным свидетельством того что на земле жил Филиберт Тронш.
– Теперь, наконец, мы заживем спокойно!
– заявил Тюльпан. И следующий год действительно прошел на удивление спокойно. Фанфан был счастлив: занимался с учителем, работал в мастерской, где к привеликому своему удовольствию был теперь один и где он не вылезал из книг по оружейной части, а если что-то не ковал, то болтался по кварталу с приятелями Гужоном, Николя Безымянным и Святым Отцом. И счастлив был без меры, как и его сводный брат герцог Шартрский (которому уже исполнилось девятнадцать) тот в этот год лишился девственности заслугой Розали Дути, ослепительной красавицы из борделя мадам Бриссо; причем герцог Шартрский отсалютовал трижды, после чего удалился в восторге от такого дебюта, - если верить полицейскому донесению, получив которое генеральный инспектор полиции де Сартин дал прочитать его Людовику XY, весьма его этим позабавив.
Но вернемся к Фанфану. Кто в один прекрасный день появился на третьем этаже дома номер 20 по рю Гренета? Пиганьоль! Алцест Пиганьоль.
– Что случилось с беднягой Троншем?
Это глупый вопрос, который свойственно задавать о людях, которые уже давно мертвы.
– Что с ним было?
– Мороз, - ответил Фанфан.
– Он хотел согреться и перестарался.
– Фанфан!
– одернула его Фелиция, - он мертв, и мир его праху!
– Это лишнее - разыгрывать спектакль, как положено при таких обстоятельствах. Гроша ломанного он не стоил! Но теперь, когда я все высказал, согласен, пусть покоится с миром!
– Это правда, - осторожно заметил Пиганьоль, - судя по моим впечатлениям от того вечера, когда я здесь был в последний раз...
– Вечеров таких на её долю досталось без счета, - показал Фанфан на Фелицию, - не говорю уже о моей заднице!
– Да, он не был достоин Донадье, доброго, честного Донадье, что так геройски погиб в канадских снегах! Какая утрата для вас, Фелиция, что он не пережил раны от индейской стрелы!
И Донадье Виктор, упокой Господь его душу, словно вернулся на рю Гренета, где, кстати, никогда не жил.
– Ах, что за человек был Виктор! А как умел биться! А как кричал "Да здравствует Франция!"
Фелиция расплакалась. Фанфана же рассказ весьма заинтересовал. И занимал все больше с каждым визитом Пиганьоля. Ибо Пиганьоль вернулся через две недели, потом стал ходить каждую неделю, потом и дважды - если позволяла служба: служил он писарем в тюрьме "Форт Л'Евек".
Пиганьоль мягким голосом (у него все было мягким, в том числе и голос), так вот, своим мягким, но рассудительным и приятным голосом рассказывал не только о жизни и смерти своего доброго друга гренадера Виктора Донадье, но и о стычках, боях, атаках, налетах с саблями наголо и об индейских хитростях. Все это было как в натуре, и Фанфан сжимал кулаки, таращил глаза и время от времени кричал: "Бум! Трах!" Это когда в рассказах Пиганьоля дело доходило до канонады. Фанфан горел желанием быть как Донадье, его великий дядюшка, хотел отдать свой скальп за Францию и короля. Восторженно наслушавшись рассказов, он был ещё слишком наивен, чтобы заметить, какими глазами Фелиция глядит на Пиганьоля, и что Алцест Пиганьоль своим воркующим голосом ведет разговор совсем не на военные темы. И говоря о твердости штыка и ярости канонады, он смело делал весьма недвусмысленные намеки.
И так случилось, что когда однажды вечером Фанфан внезапно вернулся домой, Фелицию он обнаружил в весьма пикантном положении. Фанфан, конечно, сделал вид что ничего не видел, исчез и возвратился только через час. Пиганьоля уже не было.
Фелиция, после долгого молчания (ей было неловко) спросила:
– Помнишь, как однажды - когда-то давно - ты говорил, что нужно было мне выходить за Алцеста?
– Уже не помню, - ответил Фанфан, - но мне кажется, дело уже решенное, не так ли?