Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1
Шрифт:
– Я так обязана вам, Монсиньор!
– До свидания, достопочтенная матушка! "Эсфирь" от этого ничего не потеряет. Мадемуазель Беко, боюсь, больше подходит на роль Федры.
Итак, получасом позднее Монсиньор вернулся домой в обществе мадемуазель Беко. Та вся в слезах простилась с настоятельницей, которая, растрогавшись, готова была взять её обратно, но тут уже герцог воспротивился с законным возмущением порядочного человека.
До дома герцога мадемуазель Беко дошла с красными глазами. Сам герцог всю дорогу не разжимал сурово сжатых губ, - слишком боялся рассмеяться в голос. И шел тяжелым строевым шагом, отчасти для того, чтоб не подпрыгивать от радости.
Когда монсиньор сказал "к себе", он не имел в виду Пале Рояль, а лишь свое жилище в стоявшем неподалеку от монастыря
– За ваше здоровье!
– многозначительно проговорил он.
– За ваше здоровье!
– последовало в ответ.
Они выпили.
– У вас тут очень мило!
– Я вам покажу свои медали...
– Несчастная Антуанетта!
– вздохнула Жанна.
– Антуанетта?
– Антуанетта де ля Фероди, сменившая меня в роли Эсфири. Была моей лучшей подругой. Я с ней простилась, пока вы были у матери-настоятельницы, Монсиньор. Так плакала, что сердце у меня сжималось. И я тоже!
– Ваши глаза ещё прекраснее, когда вы плачете, - страстно заявил он.
– Монсиньор, - в тон подхватила она, - Монсиньор помогите мне! Пробудите меня от сна! Ведь я сейчас словно вижу ужасный сон, в котором после неудачного побега в момент наивысшего отчаяния была спасена из заточения прекрасным благородным рыцарем!
– Господи!
– воскликнул герцог, держа себя так, словно он смущен и притом на самом деле.
– Но как я это объясню своему исповеднику? Неужто сознаться, что из-за вас я потерял голову?
– Несчастное существо вы сделали счастливым, а это подвиг христианской любви и Бог вознаградит вас, вот увидите!
– Ну если это говорите вы... Надеюсь, он вас слышит и верит вам...
Он взял её в объятия - едва ли не робко. Чтобы она не говорила, прекрасно отдавал себе отчет, что ей всего пятнадцать. Но оказалось не "всего", а "уже". И Монсиньор был приятно удивлен, когда увидел, что Жанна, приподнявшись на цыпочки, тянется к его губам. По правде говоря, это не был поцелуй пятнадцатилетней девочки! Она уже совсем девушка! И многообещающая!
– Это в знак благодарности моему прекрасному рыцарю, - сказала она с греховодной улыбкой и вдруг, волнуясь, спросила:
– Мать-настоятельница сказала мне, что вы отправите меня домой к родственникам! Вы так решили?
– Да.
– И сделаете это?
– Разумеется!
– А я надеялась, что вы солгали, - грустная улыбка скользнула по задрожавшим губам.
– Но я-то не хочу возвращаться... Чему вы улыбаетесь?
Герцог опорожнил свой бокал туреньского и утер губы. Потом виновато улыбнулся.
– Нет, я не лгал, - ответил он вполголоса, - и в то же время лгал! Год 1758 от Рождества Христова, мадемуазель Жанна Беко, будет годом моего величайшего прегрешения, и в этом ваша заслуга!
– (Тут он секунду помолчал).
– Или, скажем прямо, ваша вина.
Задумчиво взглянув на нее, добавил (и Жанна не знала, что он имел ввиду):
– Я спрашиваю себя, как далеко вы пойдете?
* * *
Жанна родилась в Воколюрсе 17 августа 1743 года. Метрика сообщала, что она дочь Анны Беко, именуемой также Кантиньи, но умалчивала, кто её отец. Анне Беко тогда было тридцать лет, так что теперь ей сорок пять, если мы верно сосчитали. Была она прелестной девушкой, да и сейчас, в 1758 году не утратила своей красоты, хотя немного и потрепанной. Отец её Фабиан, парижский ресторатор, тоже был видным мужчиной - так что Жанне было в кого удаться и то, что монсиньор так воспылал, лишь подтверждает
– Что с тобой, мамочка?
– невинно вопрошала красавица - дочь, которую мать забыла даже обнять.
– Ох... ничего, - ответила красавица Анна.
– Ну... ты сильно изменилась с нашей последней встречи.
– Изменилась? Что, располнела? Похудела?
– Да нет, не то... Из тебя вышла красивая женщина, вот что я хочу сказать!
– Антуанетта де ля Фероди твердит, что я самая красивая девушка на свете, - наивно сообщила Жанна.
Казалось, это вовсе не обрадовало Анну, которая отрезала, что Жанна ещё глупа и в её возрасте думать надо не о красоте, а о воспитании и хороших манерах. И потому Жанна с проснувшейся интуиции маленькой женщины тут же поняла, что действительно хороша собой, что красота её раздражает мать, и та, всегда слывшая такой красивой, теперь, сравнив себя с ней, поняла, что уступает дочери и может быть (как интуиция подсказывает) увидев дочь, вдруг осознала свой возраст.
И в самом деле, прелестная Анна все это вдруг почувствовала, и после встречи с дочерью в монастыре у неё чаще стали появляться периоды дурного настроения, перемежавшиеся приступами отчаянного кокетства, когда она опустошала карманы своего поставщика, заказывая невероятные туалеты, пеньюары, меха, косметику и драгоценности. И каждый раз, припомнив очаровательный облик Жанны, она задумывалась о другом: когда-нибудь Жанна вернется домой - чистая, ослепительная и свежая, как персик. Кто может предсказать, как поведет себя армейский поставщик? Такой бабник! А что, если решит сменить мать на дочь? На свете все возможно! А без поставщика она останется без денег. И ведь не купит ей брильянтовые серьги мсье Рансон, несчастный лавочник! И можно ли вообще доверять мсье Рансону? Приемные отцы на такое способны! Кого ей не приходилось бояться, так это только Вобернье, брата Анже! Для этого была весомая причина, о которой мы вскоре узнаем. Вот только временами она и в Вебернье сомневалась, что хуже всего!
Но справедливости ради добавим, что прелестная Анна, если оставить в стороне её корыстолюбие и зависть, испытывала временами и приливы материнской любви: ей не хотелось бы увидеть как её дочь (сокровище на вес золота) будет осквернена и обесчещена одним из этой троицы!
В итоге она была полна неясных опасений. И слишком много ела. И убивала время тем, что провоцировала поставщика, или Рансона, или - да-да!
– брата Анже (который пару раз в неделю ходил к ним ужинать), разумеется, чтобы заранее проверить, кого им с дочерью бояться больше - и с ужасом порою убеждалась, что всех троих! Оставалось утешаться, что она будет начеку и что у Жанны хватит ума, чтобы не попасться, и главное - тем, что опасность прямо завтра не грозит.