Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 1
Шрифт:
– Но я думала...
– Ну говорите же!
– О!
– воскликнула она, повышая тон, забывая уроки герцога, что так делать нельзя, - вы прекрасно знаете, что я имею ввиду! Вы когда-то подавали мне гораздо большие надежды, а теперь я день ото дня все больше боюсь, что ошиблась, когда верила, что я вам нравлюсь...
– Девочка моя, - отвечал он, прижимая её к себе, отчего у неё вдруг перехватило дыхание, она покраснела и чуть отстранила лицо, чтобы лучше видеть глаза герцога (но совсем не сопротивлялась его объятиям), потом улыбнулась и глаза её ослепительно сверкнули.
– О да, я вам нравлюсь, - тихо сказала она.
– Видишь...
– вздохнул он.
– Я не это хотела сказать, - продолжила она, задыхаясь, так как чувствовала руки герцога на своем теле, а теперь и губы на своих губах.
– О нет, нет, - стонала, сама сбрасывая с себя платье, юбки, чулки и стремительным движением зашвырнув туфли в другой конец комнаты.
– Нет, Монсиньор...
– Называй меня Луи, - выдохнул он, и при этом, не размыкая объятий, снимал панталоны.
– Луи! Вы мой, Луи!
– Говори мне "ты"!
– Ты... ты... ты...
В соседнем с Медальерным кабинетом комнате стояло большое розовое ложе с балдахином, с резными фигурами ангелов, с шелковыми простынями - на нем несколько лет назад скончался (разумеется, не на шелковых простынях) Луи Набожный, отец нашего Луи - и вот они рухнули в эту постель, словно два пушечных ядра и добрых два часа своими телами бомбардировали его так, что оно скрипело, трещало и едва не рушилось. Бомбардировка эта время от времени прерывалась обрывками разговоров.
Такими, например:
– Так ты уже не девушка, милочка?
– Дорогой Луи, я ещё маленькой упала с лошади...
Или - после очередного галопа:
– Ты меня хочешь?
– Очень!
– Тебе хорошо?
– Очень!!!
Потом с балдахина упал деревянный ангел и разбился вдребезги, но кто бы тут думал о мебели?
– Я уже думала, что ты меня не хочешь!..
– А это что?
– С виду похоже на скипетр!
– Все потому, что мы - королевской крови!
– Мне перевернуться?
– Уф, прекрасно!
Полуденный колокол застал их в позиции на спине: они лежали навзничь, рядом, неподвижные, как два трупа, и единственным признаком жизни был ливший с них пот. Потом наступила такая дивная пауза: герцог уставился в упор на большой темный портрет в тяжелой золоченой раме, висевший напротив постели - на нем изображен был великолепный холодный мужчина.
– Вот мой отец, - герцог довольно рассмеялся.
– Бедный старикан! Как досаждал он мне своей набожностью! Ты видела, как он на нас смотрел? Вот это было здорово! Ведь явно это он с небес сбросил этого ангелочка!
Герцог расхохотался, выскочил из постели, упершись руками в бока заявил, что велит что-нибудь подать перекусить, и вышел в Медальерный кабинет.
Жанна слышала, как он нетерпеливо звонил. Должен прийти лакей, она не знала, откуда, но знала, что когда она сама выйдет в кабинет, лакея там уже не будет. Она никогда его не видела.
И в самом деле, Луи там был один, когда через полчаса на его зов она вернулась в кабинет в костюме Евы. На Луи был халат зеленого шелка, затканный золотыми нитями. На столе розового мрамора увидела курицу в соусе, трех куропаток в подливе, говяжий бульон, блюдо клубники и две бутылки шампанского.
– О-ля-ля! Ну я и проголодалась, голубок мой откормленный!
Оторвав куриную ножку, проглотила её в два счета.
– Полюбуйся!
– герцог распахнул свой халат.
– Дорогой, ну нет! Уже?
– со смехом выкрикнула она.
Съев куропаток, доели курицу, опорожнили блюдо клубники и выпили одну бутылку шампанского. Потом Луи отвел Жанну в соседнюю комнату, где стояла медная ванна, которую тот же невидимый лакей успел наполнить теплой водой.
– Полагаю, это называется "туб", - заметил Луи.
– Мой сын герцог Шартрский обожает английские штучки, и эту прислал мне.
Рассказывая это, он поднял Жанну, осторожно положил её в воду, намылил и ополоснул своими руками, не забыв ни один уголок её тела. Жанна, дрожа от возбуждения под прикосновениями его рук и губ, вновь настояла на аудиенции в постели.
И после часа новых сотрясений деревянных ангелов в наставшей тишине герцог произнес только: Э-э, э-э...
– Что, если нам немного поспать, владыка моего жезла?
– умирающим тоном спросила Жанна.
– Да, дорогая, но скажи мне, где ты такому научилась?
Жанна, уже наполовину уснув, едва выдохнула:
– Не знаю, наверное это у меня от рождения...
В седьмом часу, одеваясь в комнате, залитой лучами вечернего солнца, под звуки пения птиц, она спросила герцога, который тоже облачался в роскошные одежды, поскольку в этот вечер собирался в Версаль на большой прием, почему он ждал больше месяца...
– Поверь мне, видеть тебя в "Эсфири", обожать твои формы в костюмах трагедии, и ласкать тебя взглядом - это одно! Похитить тебя - ибо, честно говоря, я же тебя похитил - это уже гораздо серьезнее... Но сделать тебя своей любовницей... ну, скажем так, меня это смущало. Я не отваживался... боялся... как бы это сказать... чтобы мое поведение не привело к насилию... И, как видишь, чем больше я себя сдерживал, тем больше ты мне нравилась, и тем больше тебя жаждал.
Жанна мило улыбнулась:
– Я в этом уже не сомневаюсь, монсиньор! Вы все сомнения смели своей канонадой!
– Привычка воина!
– со смехом согласился он, потом, чуть помолчав, заговорил серьезно и неожиданно грустно: - Возможно, в этом было кое-что еще!
Взглянув ей прямо в глаза, и грустно, можно даже сказать меланхолически, вдруг заявил:
– Жанна, сейчас я скажу тебе нечто очень важное: мы, герцоги, принцы и короли отмечены судьбой, наше богатство и власть дают нам многое. Но ведь и мы, герцоги, принцы, короли - такие же люди, и рады, когда нас любят ради нас самих!