Невеста Крылатого Змея

Грез Регина

— Сказал же, провожу ко Гнездовью, зачем мне жена, для которой я упыря хуже. Вижу, не люб тебе, так и не стану неволить. Силой никого не возьму, слез твоих мне не надо.

— Спасибо… А бабушка уйти разрешит?

— Это вряд ли. Да только ей-то не скажем, а на Змеиной земле она власть потеряет. Ругаться будет, пожалуй, но у меня шкура крепкая, мне не впервой брань терпеть. Дождаться надо только, чтобы уснула после полудня крепко, тогда и пойдем.

— Если вы меня отведете к людям, я вам буду так благодарна, Михей… А как вас по батюшке? Отчество ваше какое?

— Отцом мне был Хозяин Лесной, а мать он в лесу подстерег и своей сделал. А как она меня родила, так света белого не взвидела, да и сбежала к родне в деревню. Отец вернуть ее захотел, днем пошел за ней сдуру, а народ собрался, да его на рогатку и поднял. Так и стал я один. Другую Матушку здесь нашел. Так и живу. Не то зверь, не то человек. Никто мне не рад.

— Грустная ваша история, — от души посочувствовала Леда, — я очень хочу, чтобы нашлась для вас подходящая девушка, я бы и сама с радостью с вами дружила, но вот чтобы женой… простите, но мне надо срочно вернуться, мне не до любовных приключений. Как вы думаете, бабушка про Лунную Деву сказала верно? И как мне до тех мест дойти — долететь?

— Это тебе Змея надо просить, только он в долину Роси летает. Другим не добраться.

— Что ж, стало быть, придется к нему идти на поклон. Скажите, а он хоть добрый? Он меня точно послушает? Он хоть немножечко… человек?

— Человек-то человек, да вот только…

А что «только» Медведь и не досказал, вернулась со двора бабуля, цепко держа в своих сморщенных руках едва шевелящийся кулечек.

— Со Звенигорья явились… Внучок помирает, душу рвет старикам, перепечь просят.

— Это что значит? — шепотом спросила Леда, подвигаясь ближе к своему лохматому собеседнику. После недавнего разговора наедине, она вдруг прониклась к Медведю симпатией и доверием. Не похож он на брехуна, да и зачем ему зря ее обнадеживать.

Не глядя на девушку, мужик сгреб со стола деревянные фигурки медвежат, нацепил на дратву и снова обернул толстую нить вокруг широкого запястья.

— Видно и впрямь малец едва дышит, раз люди сюда явились. К нам редко заглядывают, мало кто дорогу знает. Мать добрая сегодня, глядишь, и поможет.

Теперь Леда сидела рядом с несостоявшимся женихом и во все глаза следила за тем, как Старуха готовилась к странному обряду. Подкинула полено в печь, да дунула так, что зола вон полетела, тотчас вспыхнул огонь, жадно накинувшись на сухую плоть дерева.

Между тем, Бабка вынула из кадушки тесто и небрежно шлепнула в сельницу, а после развернула из тряпок до сей поры молчащего младенца. Тут-то он и запищал тоненько, да так жалобно, что у Леды сердце зашлось.

— Михей, а она его не обидит? Она хоть умеет с детьми-то…

Мужчина не отвечал, улыбаясь в густые усы:

— Глядеть боязно, так иди на двор. Сердце заячье!

— Нет, я останусь, мне интересно.

Старуха что-то глухо бубнила себе под нос, потом ухватила маленького и сунула в ту же сельницу, густо обмазывая его свежей квашней. А потом вытащила среди ухватов лопату на длиннющем черенке и уложила на нее малыша. Леда вздрогнула, когда поняла, наконец, истинные намерения старухи.

— Михей, да что она собирается делать? Так же нельзя. Она же его сожжет заживо. Ты что сидишь?

Девушка уже сама хотела кинуться к ополоумевшей бабке, вырвать у нее из рук малыша, да Медведь руку на плечо положил, словно пригвоздил к месту и рыкнул не так злобно, сколь внушительно:

— Сиди! К живу так выдюжит, если нужен здесь на что… Пусть Князь Огняный решит.

Как завороженная, с остановившимся взором смотрела Леда на то, как медленно бабка протягивает к полыхающему нутру печи лопату с ребеночком. Как на пару мгновений исчезает широкий край той лопаты в раскаленном чреве, а после раздается пронзительный детский вопль. Не в силах смотреть более, Леда зажмурилась.

— Буде, буде… прошло уж все, гляди-ка, жив малец, ну и голосище! Да открой глаза-то, уже можно!

Тогда Леда отняла от лица ладони, слезы утерла и теперь себе не веря, смотрела, как ловко Старуха отдирает от кожи младенчика присохшее тесто.

— Славно пропекся, жить долго будет. Продолжит род.

Еще с полчаса старуха колдовала над маленьким, перекидывая его со спины на животик, разминала каждую складочку на ножках, теребила спинку, и он все больше молчал, только покряхтывая в цепких руках, а потом как пустил вверх тугую струю. Михей засмеялся довольно, а Старуха притворно ворчала, кривя впалый рот в улыбке, обертывала малыша в чистые тряпочки. У Леды сразу же потеплело на душе, а от хлебного запаха, что плыл по избе, аппетит проснулся.

— На вот, сама вынеси людям, что на дворе ждут, да сама их гостинцы прими. Я к ним более не выйду, и так умаялась, спать скоро лягу. Всю ноченьку мизюрила, судьбу твою пряла, но пару узелков таки выправила.

Леда не очень-то поняла последние слова Старухи, бережно подхватила младенца и осторожно спустилась с ценной ношей по лесенке из избы. У ворот стоял пожилой мужчина в белой простой рубахе, а рядом, едва видна среди огромных лопухов, сидела на земле дородная женщина. Волосы убраны под платок, что был низко на лоб надвинут. Лицо немолодое, измученное, щеки впали, глаза красны от бессонных ночей, да пролитых слез.

Леда поднесла женщине сверток с ребенком и, чуть поклонившись, произнесла с волнением:

— Бабушка сказала, он будет долго жить. Теперь здоров.

Что еще сказать, девушка не знала, но, кажется, и эти слова такую радость в людей вдохнули, что мужчина кинулся спутницу свою с колен поднимать, и придерживая ее за локоть, попытался вместе с ней ответить Леде низким поклоном, совершенно ее смутив.

— Ну, что вы, я же просто вам малыша передаю, а вылечила его бабушка. Возьмите, его надо к маме отнести скорей, покормить.

Дрожащими руками женщина приняла младенца, заворковала над ним, не сдерживая новых радостных слез, а мужчина протянул Леде тяжеленькое лукошко, прикрытое холстиной. Девушка проводила гостей за ворота и, грустно вздыхая, вернулась в избу. Вовсе не злой оказалась Хозяйка лесной усадьбы, детей исцеляет, людям помогает, Леду собиралась учить. Нет, нельзя здесь оставаться, надо искать путь домой. Да и какая из нее медвежья жена, даже если сам Михей — хороший… человек. Если его подстричь немного, да побрить, может и красившее бы показался, может, и привыкнуть бы можно. Да только сердечко девичье не дрогнуло, слово свое не сказало, а скажет ли когда, вот вопрос.